Рейчел ловит его взгляд и подходит. Он чешет Керреуэя за ухом, улыбается ей. Последние пять лет стали рубежом очередного двадцатилетия. Весной ему исполнилось сорок – веха на пути его заглохшей карьеры, а также их с Рейчел неспособности иметь детей. Все надо было начинать раньше – учебу, профессиональную деятельность, семью. Из-за унаследованного богатства Марти ни с чем не спешил, пока ему не перевалило за тридцать. Он в фирме седьмой год – вполне могли бы уже сделать его партнером. Он чувствует на себе взгляд приближающейся Рейчел – зачем мы так долго откладывали? Она на восемь лет младше его, но менее жизнестойкая. Не столько хрупкая, сколько опасливая и ранимая. Долю секунды ему кажется, что она собирается одарить его благостным супружеским поцелуем – это один из отрепетированных жестов, который Рейчел иногда извлекает из складок своей депрессии. Но нет, она говорит, чтобы он не набрал на парадные брюки собачьих волос. Марти успевает почувствовать запах бургундского у нее изо рта и внезапно ловит себя на мысли: интересно, что думают о ней официанты? Устыдившись, он провожает Рейчел взглядом, пока та не исчезает в двери спальни дальше по коридору. Довольно долго он сидит в сгущающихся сумерках, потом встает и идет по комнате, щелкая выключателями.

За несколько минут до семи Харт Гановер, консьерж, звонит и сообщает де Гроотам, что посадил в лифт первых гостей, Клэя и Селию Томас. Марти благодарит его и вовремя вспоминает осведомиться о матери Харта, тихо умирающей от рака в Квинсе. «Держится, мистер де Гроот, спасибо, что спросили». Харт был консьержем в этом доме на углу Восточной восемнадцатой улицы и Пятой авеню, еще когда отец Марти в двадцатых годах купил здесь пентхаус. В узком четырнадцатиэтажном доме всего шесть квартир, и все жильцы обращаются с Хартом как с добрым обедневшим дядюшкой. Марти говорит, что пришлет с официантом поднос еды, и вешает трубку. Они с Рейчел спускаются на нижний этаж и ждут перед лифтом. Старший партнер и его жена всегда первыми приходят и первыми уходят. Им обоим за шестьдесят; они дают летние приемы, которые заканчиваются засветло.

Открывается лифт, Томасы выходят на черный мраморный пол вестибюля. Рейчел всегда сама принимает у гостей плащи и шляпы, и что-то в этой ритуальной претензии на домашнюю простоту действует Марти на нервы. Экономка Гестер сейчас, наверное, у себя в комнате, смотрит телевизор, потому что Рейчел демонстративно дала ей на сегодняшний вечер выходной. Марти стоит и смотрит, как жена принимает у его начальника теплое не по сезону верблюжье пальто и кашемировую шаль у Селии. Клэй, входя к ним, всякий раз выглядит слегка недовольным. Он словно высечен из голубого сланца новоанглийской аристократии – потомок церковников, интеллектуалов, политиков, воспринимающий свои привилегии как нечто положенное от рождения. Наследственное богатство Марти ему претит; входя, он всякий раз двигает желваками, как будто ощущает привкус железа во рту. Марти подозревает, что именно из-за этого до сих пор не стал партнером; его трехэтажная квартира с видом на Метрополитен-оперу и Центральный парк оскорбляет патрицианские вкусы его начальника.

Клэй убирает руки в карманы брюк и слегка наклоняется вперед всем телом, на лице – избыток наигранной веселости. У него вид человека, который рубил дрова и взбодрился от морозного воздуха.

Клэй говорит:

– Марти, вы что, добавили к своей квартире еще этаж? Клянусь, с прошлого раза она стала выше!

Марти вежливо хмыкает, но не отвечает. Они с Клэем обмениваются рукопожатиями, чего никогда не делают в офисе, затем Марти целует Селию в щечку. За спиной у гостей Рейчел, полускрытая в тени платяного шкафа, гладит рукой шелковистую шаль Селии. Она могла бы уйти в шкаф и не вернуться, думает Марти.

– Клэй заставил нас обоих идти пешком через весь парк, – жалуется Селия.

– Давайте поднимемся, и мы предложим вам выпить, – говорит Рейчел, ведя их к лестнице.

Клэй снимает очки в тяжелой оправе и протирает их носовым платком. Под лампой в коридоре Марти замечает багровый след у него на переносице и думает о деревенском пасторе, готовящемся начать пламенную проповедь.

Клэй говорит:

– Я счел, что, раз мы собираем деньги на сирот, надо идти пешком. К тому же сегодня чудесный вечер. Не беспокойся, дорогая, обратно поедем на такси. Предупреждаю вас, Марти, я нагулял себе такой аппетит, что готов есть, как викинг.

– Вам повезло: Рейчел наняла всех рестораторов штата, – отвечает Марти.

Они поднимаются на четырнадцатый этаж и идут по коридору к террасе, мимо закрытых дверей спален. Марти унаследовал отцовскую черту: желание строго отделять личное пространство от общественного. Он даже любимые книги держит в спальне, а не в библиотеке, поскольку считает их формой исповедального признания. Когда они с гостями проходят мимо кухни в парадную комнату, снаружи начинает играть струнный оркестр. Освещенные небоскребы за парапетом террасы, по другую сторону парка, кажутся океанскими лайнерами, рассекающими темноту над кронами деревьев. С губ Селии слетает легчайший вздох зависти. Марти вспоминает строгий каменный особняк Томасов с его узкими окнами, пахнущий, как жилище настоятеля. Клэй многозначительно покашливает, разглядывая уставленные закусками банкетные столы на террасе, пирамиды из креветок и поблескивающего льда.

Селия сглатывает и произносит:

– Рейчел, как всегда, все выглядит потрясающе.

– Я всего лишь сделала несколько телефонных звонков.

– Я бы так не сказал, – вставляет Марти. – Это было что-то вроде подготовки к высадке в Нормандию и заняло несколько недель. Так или иначе, мы рассчитывали воспользоваться погодой. Так что выбирайте, угощаться в зале или на террасе.

– Направьте меня к джину с соком и блюдечку соленого арахиса, – говорит Клэй, бренча в кармане мелочью.

Марти воображает, как тот стоит перед аскетическим письменным столом или перед секретаршей и сгребает в карман вечерних брюк десятицентовики и четвертаки. Наверняка в каком-нибудь из карманов у него лежит перочинный ножик.

– Извините, Клэй, придется вам обойтись креветками и бри, – говорит Марти, жестом приглашая их на террасу.

Звенит дверной звонок, и Рейчел убегает по коридору раньше, чем Марти успевает ее остановить.

На обед Благотворительного общества (двести долларов тарелка) каждый год собирается человек шестьдесят – адвокаты, хирурги, руководители фирм, жены богатых людей, отставной дипломат. Женщины в вечерних платьях, мужчины в смокингах, места за десятью круглыми столами отмечены карточками с каллиграфически написанными именами. Раз в год Рейчел по телефону диктует список гостей японскому художнику в Челси, через три дня по почте приходят карточки в конверте из рисовой бумаги. Марти рассаживает гостей по методу, который узнал от европейского друга – аукциониста в «Сотбис». Он размещает самых богатых ближе к столу «молчаливого аукциона»{2} и поручает официантам подливать им вино каждые пятнадцать минут. Благодаря этой стратегии его обеды в пользу сирот последние десять лет дают рекордные сборы. Лоты включают значительно переоцененные круизы по Карибскому морю, билеты в оперу, перьевые ручки и подписку на журнал «Яхтенный спорт». Марти как-то подсчитал, что Ланс Корбин, ортопед, у которого и яхты-то нет, платит сто двадцать долларов в месяц за каждый выпуск журнала.