Прежде не то было...

Оттого-то так и радуется народ приильменский весёлому солнечному деньку. Редки они, такие деньки.

Особенно веселятся в роду приильменского старейшины Володислава, занявшего место на левом берегу Ильменя, вблизи Перыни-холма, где стоял, возвышаясь над озером и сушей, гигантский идол грозного славянского бога Перуна — бога-громовержца.

Могуч и богат этот род. Немногие роды приильменские сравняются с ним в могуществе, богатстве и многолюдий. Сколько у него пушных товаров заготовлено к приезду людей урманских — видимо-невидимо! Мехов у него и довольствия разного на самом деле обилие такое, какое другим родам и во сне не снилось...

Не только богат и могуч, но и самостоятелен род Володислава. Ни от кого не зависит он. Даже к пятинам Новгорода не приписан, а уж на что этот последний усилился после того, как перенесли его со старого городища на левый берег да стали в него съезжаться и весь, и меря, и кривичи, и мужи торговые из далёкой Скандинавии.

Родовой старейшина Володислав никого не боится, а с ним никого не страшатся и его родичи.

Вот и теперь поёт, играет родовая молодёжь, собравшись на лугу за своим селением... Молодёжь и тысячу лет тому назад была молодёжью, даже, пожалуй, ещё лучшей, чем теперь. Слышен искренний весёлый раскатистый смех, видны раскрасневшиеся от игр и удовольствия лица, а порой зальётся, зазвенит и рассыплется звонкою трелью весёлая песня...

А солнышко ласково, приветно смотрит на развеселившихся под его лучами молодцов и девиц красных.

Даже старики вышли и греют на солнце свои болезные кости. Сам Володислав с ними. Степенно, серьёзно ведёт он беседу, а сам нет-нет да и кинет любовный взгляд в сторону веселящейся молодёжи, где в числе других находится и единственный сын его Вадим.

— Слышал ли ты, княже, — говорит Володиславу седой с обветренным лицом старик. — Прибыли к Новгороду из-за Нево люди неведомые, зовут себя норманнскими ярлами[1], и с ними варягов[2] великое число.

— Ох, слышал, отец Витимир, слышал... Что-то затевает этот новгородский посадник Гостомысл, торговлю ли, дело ли ратное — неведомо...

— А как бы за норманнскими варягами и наши с Варяжки не ушли...

— Что же? Пусть их идут... Без них у нас на Ильмене тише будет...

— Слышал ты, что и Гостомыслов племянник Святогор к солеварам с Варяжки примкнул?

— Слышал. Отчаянный он... Даром, что молод, а на медведя один на один ходит!

Володислав вздохнул.

Красив лицом, статен был его Вадим. Только в глубине души старик совсем не такого сына хотел иметь. Нельзя сказать, чтобы Вадим и трусом был, нет, он только характером совсем странный выдался. Хитры, ох как хитры были наши предки, но вместе с тем прямодушны они были. Хитры они были в охотничьих уловках, в погоне за зверем, в борьбе с врагом, но зато в отношениях между собой и в отношениях с друзьями более открытых и прямодушных людей не бывало.

А Вадим совсем не таким выдался. С малых лет в нём замечали вероломство. Обмануть, хотя бы первого друга, надсмеяться над ним, зло ему без всякой причины сделать — на всё это был способен Вадим.

За это его не любили в роду и только ради отца многое от него сносили, да и то жалоб на обиды от чужих людей не было конца...

Знал это Володислав и глубоко сокрушался.

— А всё сильнее и сильнее Новгород становится, — продолжалась беседа. — Много народу в него прибывает.

— Ещё бы, его на просторном месте срубили, будет во все стороны шириться...

— Не то что там, на острове[3].

— Там-то не раздашься!

— Да нам что Новгород! Пусть его ширится. Мы здесь в лесу сидим, земли много, зверя в чаще видимо-невидимо, Ильмень-кормилец близко совсем.

В это время громкий женский крик прервал беседу. Ну лугу разом оборвались песни, смех, веселье.

— Что там ещё? — спросил Володислав, нахмурив седые брови.

На лугу, между тем, отчаянно отбивалась от старейшинского сына молодая красивая девушка.

— Нет, Вадим, нет. Ни за что! Пусти меня! — говорила она, стараясь вырваться из объятий юноши...

— Не пущу, Любуша. Поцелуй! — приставал тот.

— Оставь, не тебе меня целовать, — упиралась ему в грудь она.

— Вот поцелую, — настаивал Вадим и протянул было губы к раскрасневшемуся лицу девушки.

Как раз в это время она с силой рванулась из его объятий, оттолкнув при этом.

Толчок был слишком неожиданный. Невольно Вадим выпустил девушку и, не удержавшись на ногах, упал.

Кругом раздался смех. Вадима, как известно, недолюбливали, потому не только подруги Любуши, но и сверстники Вадима только порадовались его поражению.

— Хорош молодец... девка повалила! — слышались насмешки.