Заслышав в коридоре быстрые шаги друга, я поспешно опустил край чехла и, приняв безразличный вид, стал рассеянно рассматривать зеленевший за окном сад.

– Дифтерия у ребенка, – объяснил Клер. – Моего коллеги не оказалось на месте. Придется скатать мне. Возьми какую-нибудь книжку у меня в кабинете, посиди почитай.

– Хочешь, я тебя отвезу? Моя машина – прямо у дверей.

– Давай. А то мою еще надо выводить из гаража.

Ведя автомобиль, я продолжал размышлять обо всех замеченных мной странностях. Клер ожидал меня только к вечеру и явно смутился, когда я приехал раньше. С пару минут он продержал меня на пороге дома, хотя снаружи было свежо, пусть уже и не морозно. Я заметил женский силуэт, мелькнувший в коридоре, и сразу же после этого Клер провел меня в дом. Узнав, что моя мать умерла и теперь я совершенно один на всем белом свете, он явно обрадовался. Наконец, этот странный прибор… Хоть убейте, но я абсолютно не понимал его назначения!.. Но главное, где этот прибор находился – в лаборатории биолога! Неужели Клер сам его изобрел? Вполне возможно. Но кто же тогда его собрал? Вспомнив те схемы, которые он собирал и паял в институте, еще на подготовительных курсах, я не удержался от улыбки.

Мы остановились перед какой-то фермой. Клер отсутствовал всего лишь с четверть часа.

– Пустяки. Успел вовремя. За дальнейшим лечением проследит мой коллега.

– Ты теперь совсем не практикуешь?

– Совсем. Нет времени. Только когда доктор Готье в отъезде или если я нужен ему для консилиума.

По возвращении Клер заставил меня загнать машину в гараж и помог занести чемоданы в комнату, где я обычно останавливался. Она была расположена рядом с его собственной спальней, и, когда мы проходили мимо его двери, мне показалось, что я услышал за ней легкий шум.

Полдник, приготовленный его старой кормилицей Мадлен, оказался, как всегда, превосходным, но Клер был не слишком разговорчивым. Его определенно что-то беспокоило; казалось, он хочет чем-то со мной поделиться, но никак не может решиться. Когда я объявил, что днем собираюсь съездить в Эйзи и навестить друзей, он вздохнул с явным облегчением и сказал, что будет ждать меня к семи вечера.

В Эйзи я заскочил к палеонтологу Бушару, который поведал мне странную историю. Полгода назад вся округа была взбудоражена «чертями», появившимися в лесу под Руффиньяком. Прошел даже слух, что эти черти утащили с собой доктора Клера, но слух этот явно был кем-то выдуман – через несколько дней после того, как черти исчезли «в столбе зеленого пламени», доктор объявился живой и невредимый. Он безвылазно просидел эти два дня в своей лаборатории, проводя очередной опыт.

Что касается чертей, то самым любопытным во всей этой истории было вот что: по крайней мере полтора десятка крестьян заявляли, будто видели их собственными глазами – черти походили на людей, но обладали сверхъестественной способностью пригвождать человека к месту одним взглядом. Префект, а также епископ Перигорийский распорядились, каждый по своей линии, провести расследование, но перед официальными следователями крестьяне держались уже не так уверенно. В конечном счете дело заглохло.

– И однако, – добавил Бушар, – должен сказать вам, что в ту ночь, когда пресловутые черти, как говорят, исчезли, я сам видел в небе над Руффиньяком столб зеленого пламени.

Сама по себе эта история была ничем не примечательна – мы то и дело слышим десятки подобных рассказов, – но я почему-то мысленно связал ее со странностями Клера.

Когда я вернулся, Клер выглядел уже гораздо более спокойным, словно после долгих колебаний принял наконец определенное решение. Стол в столовой был накрыт на троих.

– Ты что, ждешь еще кого-то? – заметил я.

– Нет, но я намерен представить тебя моей жене.

– Твоей жене? Так ты женился?

А про себя подумал: «Так вот что это за силуэт!»

– Официально мы еще не женаты. Но за этим дело не станет… Вот только документы получим. Ульна – иностранка.

На мгновение он замялся.

– Она – скандинавка. Финка. Так что предупреждаю: по-французски она говорит еще очень плохо.

– Стало быть, ты говоришь по-фински? Вот так новость!

– Я выучил этот язык в прошлом году, во время путешествия по Финляндии. Пробыл там десять месяцев. Я думал, что писал тебе.

– Да нет, не писал… Но я всегда почему-то думал, что финский язык очень трудный…

– Так оно и есть. Однако, знаешь ли, славянская кровь… – И он громко позвал: – Ульна!

Вошла странная худощавая девушка: высокая, с бледно-золотыми волосами, глазами неопределенного цвета – нельзя было сказать, серые они, голубые или зеленые, – и правильными чертами лица. Очень красивая, но в ней было что-то необычное, хотя я не мог понять, что именно. Возможно, золотистая кожа, так резко контрастирующая со светлыми волосами? Или неправдоподобно маленький рот? Или чрезвычайно большие глаза? Или все вместе?

Она грациозно поклонилась и протянула мне руку, которая показалась мне необычайно длинной, а затем очень низким, но певучим голосом произнесла несколько слов.

За столом я сидел напротив нее. Чем дольше я за ней наблюдал, тем больше мне становилось не по себе. С ножом и вилкой она управлялась весьма ловко, но без бессознательного автоматизма, который вырабатывается многолетней привычкой.

На протяжении ужина я в основном молчал – за всех говорил Клер. Старушка Мадлен была редкостной поварихой даже для этого края, где хороших кухарок – пруд пруди. Мой друг практически опустошил свой винный погреб, но я заметил, что Ульна ела очень мало и совсем не пила – в отличие от доктора, да и, должен признать, от меня самого.

К концу ужина мне все же удалось совладать со сковывавшим, буквально парализовывавшим меня смущением. Ульна все время молчала, но время от времени смотрела Клеру прямо в глаза, и у меня даже возникло странное впечатление, что так, посредством взглядов, они обмениваются – и вовсе не чувствами, а мыслями.

После десерта Клер тщательно сложил салфетку, оттолкнул стул и устроился в низком кресле перед камином. Зна́ком предложив мне занять место напротив, он позвонил служанке, чтобы подали кофе. Ульна вышла, но вскоре вернулась, держа в руках сложенную вчетверо газету, которую Клер взял и протянул мне. Бегло просмотрев заголовки, я увидел, что это газета полугодовой давности, и уже намеревался вернуть ее Клеру, потребовав объяснений, как вдруг заметил внизу страницы заметку, обведенную красным карандашом:

И ВНОВЬ – «ЛЕТАЮЩИЕ ТАРЕЛКИ»!

Канзас-Сити, 2 октября

Вчера, возвращаясь в сумерках с тренировочного полета на истребителе F-104, лейтенант Джордж К. Симпсон-младший заметил на высоте около 25 000 футов дисковидное пятно, которое стремительно перемещалось. Он начал преследовать неизвестный предмет и, сумев к нему приблизиться, увидел, что пятно представляет собой гигантский, с тонкими краями диск диаметром примерно тридцать метров при толщине в центре около пяти метров. Исходя из скорости собственного самолета, лейтенант Симпсон определил, что диск летел со скоростью, превышавшей 1100 км/ч. Преследование продолжалось уже минут десять, когда пилот вдруг понял, что таинственный предмет вот-вот пролетит над лагерем N., над которым строжайше запрещено появляться любым неамериканским летательным аппаратам. Приказ на сей счет был категоричным, и лейтенанту Симпсону пришлось атаковать нарушителя. В тот момент он находился примерно в двух километрах от диска и чуть выше его. Пикируя на предельной скорости, он выпустил несколько боевых ракет. «Я увидел, – рассказывает Симпсон, – как мои ракеты взорвались, ударившись о металлическую обшивку аппарата. В следующую же секунду мой самолет разорвало на части, а сам я обнаружил, что лечу вниз в отделяемой кабине. К счастью, сработал парашют!» Эту сцену наблюдали с земли многочисленные свидетели; в настоящее время эксперты изучают обломки самолета лейтенанта Симпсона. Что же касается таинственного аппарата, то он исчез, вертикально взмыв в небо на огромной скорости.