С того самого момента как Г. Уэллс выпустил в свет свой первый роман «Машина времени» (1890), научно-фантастическая литература приобрела новое по сравнению с временами Ж. Верна качество. Во-первых, она стала рассказывать не только о могуществе и тайнах науки, но и о социальных результатах естественнонаучного прогресса. Во-вторых, оформилась наука социология, и, следовательно, законы общественного прогресса тоже становились объектом изображения. Появилось огромное число произведений, представляющих общество будущего, в котором как бы получали завершение те или иные научные, экономические, социальные, культурные явления и тенденции современности. Русский писатель Е. Замятин назвал подобные сочинения «социально-фантастическими». Эти произведения, если снова воспользоваться определениями Замятина, могут быть или «со знаком +» или «со знаком —», в зависимости от того, что думает писатель о будущем и о настоящем. Литература конца XIX в., передавая оптимизм и надежды времени, подарила миру множество сочинений первого рода, которые мы по традиции называем «утопиями», хотя они принципиально отличаются от «Утопии» Т. Мора, создававшего антитезу настоящему. В нынешнем же столетии, отражая тревожные настроения современников многих потрясений и трагедий, царствует «антиутопия», которая указывает своим «знаком —» на дефекты существующего мира и потому часто именуется еще «романом-предупреждением». Достаточно вспомнить хотя бы роман самого Е. Замятина «Мы» (1924) или «1984» Дж. Оруэлла. И Хаксли писал свое произведение, чтобы, как он впоследствии признавался, предупредить читателя: «Это возможно, ради всего святого, будьте осторожны!»

Реальность Мирового Государства в 632 году Эры Форда является в основе своей «евклидовым» результатом действия объективных закономерностей социально-экономического и научного прогресса. Олдос Хаксли ничего не придумал, когда «строил» его экономическую модель. Он просто «продлил в будущее» основные принципы «общества массового потребления». Человечество научилось много производить, и массово потреблять произведенное, чтобы потом снова производить и потреблять... Но писателю, как, впрочем, и многим другим в наше время, ясно, что «на той огромной фабрике, какую являет собой современный индустриализированный мир, нет места ни человеку как биологической особи, ни человеку-творцу, ни человеческой индивидуальности». Все приносится в жертву «фордизму», как обозначил Хаксли в эссе «Пуританин» складывавшуюся на его глазах философию индустриально-технологической эпохи. «Фордизм» как раз и есть то «возмущение исторического поля», созданная человеком идеология, которая может повлиять на облик грядущего.

В романе «О дивный новый мир!» Генри Форд, первым использовавший в производстве конвейер, стал богом, с момента введения этого новшества началось новое летосчисление, и основополагающая для массового общества стандартизация производства и потребления вышла на новый уровень развития. «96 тождественных близнецов, работающих на 96 тождественных станках!» — идеальная ситуация для конвейерного производства, достижимая благодаря успехам генетики. Сложнее оказалось с потреблением. Как рассказывает один из правителей этого мира Мустафа Монд, заря новой эры была отмечена бунтами и гражданским неповиновением, когда была предпринята попытка просто обязать каждого потреблять необходимое для функционирования экономического цикла количество произведенного. Человека общества массового потребления пришлось выращивать искусственно не только биологически, но и идеологически. Стандарт задает не только физические «параметры» всех этих альф, бет, гамм и т.д., но и мысли, ассоциации, желания. Единственное различие — в степени свободы выбора, которая необходима для выполнения их будущей деятельности.

Еще один результат «евклидового» развития истории — политическая система Мирового Государства. Как однажды заметил Хаксли в письме к Дж. Оруэллу, сегодняшние социально-политические реалии делают гораздо более вероятной формой правления в государствах будущего «мягкую деспотию патерналистского толка», а не жестокую тиранию, представленную в знаменитой антиутопии «1984». Именно такое «мягкое олигархическое правление» изображено в романе. В «дивном новом мире» Глав-ноуправители лишь следят, чтобы ничто не мешало системе функционировать, что она, кстати, делает весьма успешно. (В этом смысле произведение Хаксли уникально в ряду антиутопий первой половины XX в.)

Но Хаксли больше интересуют все же не политические модели, а еще одно «возмущение» истории — наши представления о том, что нужно человеку для счастья, что есть «светлое будущее человечества». Это мы, сегодняшние, путаем слова, очень близкие по смыслу, — счастье и благоденствие, счастье и удовольствие, а понятие прогресса связано в нашем сознании прежде всего с повышением уровня материального благосостояния. Обитатели Мирового Государства получили благоденствие, благосостояние и удовольствие, они счастливы, но их счастье вызывает содрогание не только у читателя, но и у Джона Дикаря. Хаксли усиливает иронию, содержащуюся в той сцене шекспировской «Бури», в которой Миранда приветствует вынесенными в заглавие романа словами людей прекрасного, по ее убеждению, хоть и неизвестного ей мира, в то время как почти все они — негодяи. Джону предстоит пройти свой путь познания.

Современный писатель буквально воспроизвел схему знаменитых произведений XVIII в., показывая нам «естественного человека», попавшего в «цивилизованное общество» и оказавшегося выше этой цивилизации. Он знает, что такое Время, Смерть, Бог, ему нужны свобода, добродетель, грех... Словом, он сохранил то личностное начало, которого напрочь лишены адепты «фордизма», а потому готов принять несчастье, хотя и жаждет счастья, готов принять смерть, чтобы не предать себя.

В 1946 г. в предисловии к первому послевоенному изданию романа «О дивный новый мир!» Олдос Хаксли написал, что, когда работал над книгой, видел для Дикаря только две возможности — интегрироваться в новый мир или отступить в свой мир страстей «по Шекспиру», что, собственно, тот и сделал. Последующие годы привели писателя к убеждению, что существует и третья возможность. «Наука и технология будут использоваться в интересах человека, и человек не будет переделан и порабощен ими». Человеческую жизнь будет определить «некий Высший Утилитаризм, в котором принцип Величайшего Счастья будет вторичен по отношению к принципу Достойной Конечной Цели» — мистического единства мироздания и внутреннего мира человека, сообщающего жизни прекрасный новый смысл. Рассказом об этой третьей возможности и стал последний роман О. Хаксли «Остров» (1962) — своеобразное завещание писателя человечеству.

Многое произошло в мире и в его жизни. В середине 30-х годов он принимал активное участие в пацифистском движении, потом выступал защитником интересов немецких евреев. В 1937 г. навсегда переселился в США, в южную Калифорнию, где сблизился с местными интеллектуалами, увлекавшимися индуизмом и буддизмом. Как большинство европейских писателей, оказавшихся в годы войны в США, Хаксли зарабатывал на жизнь, делая сценарии для Голливуда. Утвердил себя и как драматург. В начале 50-х, подобно многим, он экспериментировал с психоделическими наркотиками, а потом записывал свои впечатления. Издал огромное количество эссе, философских трактатов и только несколько художественных произведений. Почти каждое, однако, становилось событием в литературной жизни: «Слепой в Газе» (1936), «Через много лет» (1939), «Обезьяна и сущность» (1948).