Поднявшись на мостик, Гаврилов, словно медведь, в честь которого ему дали прозвище, навис над командиром и пророкотал своим неподражаемым басом:

– Когда прошла команда на малый вперед, я заподозрил, что это может быть именно это место. Но я не поверил самому себе, даже когда почувствовал знакомые повороты.

– Синоптики напутали, – слегка пожав плечами, прокомментировал свои действия Песчанин.

– Много?

– Баллов на пять.

– Да они там что, совсем охренели? Эх, нету на них советской власти: при Советах живо бы по этапу пошли. Это же не одни мы в эту лабуду попали.

– Эт точно. Чай будешь?

– С коньяком? – с хитрым прищуром поинтересовался Гризли.

– С лимоном.

– За вредность положено…

– С лимоном, – упрямо гнул свое Песчанин.

Взглянув на командира, Гаврилов обернулся к штурману и старпому, но те проигнорировали его призыв о помощи, – выбора не было, и он безнадежно махнул рукой:

– Приказать принести в кают-компанию?

– Прикажи организовать чай матросам – натерпелись, поди, – а мы в мою каюту.

– Добро.

В маленькой каюте командира катера было тесновато для четверых – это если сказать очень скромно, но, как говорится, в тесноте да не в обиде. На небольшом столике были разложены пока еще не убранные книги.

Взяв одну из них, Гаврилов прочел титул, ухмыльнулся и положил обратно. Старцев и Котов также уловили название, но эмоций выказывать не стали.

– Поражаюсь я тебе, командир, – сокрушенно резюмировал Гаврилов. – Боевой командир. Лихой моряк. Гроза всех женщин и бильярда. И на кой черт тебе сдалась эта история? И ладно бы что разнообразное, а то одно и то же и про то же – только и знаешь, что русско-японскую войну гонять вдоль и поперек. Да ты небось уже больше любого профессора про этот период знаешь.

Принесли чай, и Гаврилов был вынужден прекратить свою тираду. Когда же матрос ушел, Песчанин, не дав Гаврилову раскрыть рта, заговорил:

– Слушай, Гризли, ты любишь ловить рыбу?

– В смысле – на удочку?

– Именно.

– А что может быть лучше рыбалки? Разве только рюмочка отличного коньяку с лимоном и кофе или женщины.

– А я терпеть не могу сидеть часами и пялиться на дурацкий поплавок, даже если имеет место самый бешеный клев. Но зато с удовольствием знакомлюсь с новыми фактами прошедших событий. И смею тебя заверить, что интересуюсь не только указанным тобою периодом. Просто русско-японскую войну я сильно близко принимаю к сердцу.

– Истории не изменить, Антон, – решил вступить в беседу Старцев.

– Знаю. Но нравится мне история, и ничего в этом плохого я не вижу. А потом, народ, забывающий свою историю, обречен на одни и те же ошибки. Ведь история развивается по спирали, и те или иные события имеют свое отражение в будущем, только на другом этапе. Ну взять хотя бы войну на Кавказе. Ведь в девятнадцатом веке уже была война, и русские солдаты обильно полили кавказскую землю своей кровью. И что мы имеем сегодня? Опять идет война, и опять русские солдаты стоят на тех же рубежах, что и их предки.

– Согласен. Но почему именно русско-японская? Семен прав: ты можешь и докторскую защитить на эту тему, – поддержал механика Старцев.

– А ты представь, что адмирал Макаров не погиб, – что тогда, по-твоему, произошло бы?

– Ну ты загнул. Макарову в то время не было равных. Я думаю, что русский флот все же овладел бы преимуществом на море, десантной операции под Бицзиво не было бы, а значит, и осады Порт-Артура как таковой, так как он в конце концов добился бы передачи под свое командование всех войск Квантунского полуострова, а соответственно остановил бы японцев еще под Цзиньчжоу, так как там японцы выиграли только благодаря беспредельной тупости и трусости генерала Фока. В общем, Россия победила бы.

– Я думаю так же. Но что было бы с Россией?

– Ну, историк у нас ты, так что тебе и карты в руки, – ушел в отказ старпом.

– Я предполагаю, что Россия выиграла бы войну, но сказалось бы это весьма негативно. Революции пятого-шестого годов избежать не удалось бы. В армии и флоте не были бы проведены реорганизационные мероприятия в той мере, в какой это имело место. И хотя флот не понес бы значительных потерь, к моменту вступления в войну России легче бы от этого не стало. В этом случае России пришлось бы воевать на три фронта. На западе, на Кавказе и на Дальнем Востоке, и теперь уже Япония не стала бы нападать на германский порт Циндао, а совместно с немцами обрушились бы на Порт-Артур и Владивосток. В общем, все то же самое – затянувшаяся война, революция и все остальное дерьмо. – Последнее Антон произнес с таким видом, что, казалось, окажись сейчас перед ним кто-либо из тех революционных вождей, порвал бы как тузик грелку, причем голыми руками.

– Хрен редьки не слаще, – резюмировал Гаврилов. И зачем себе забивать голову, если даже в теории ничего нельзя изменить?

– В теории-то можно. Я в этом уверен, – успокоившись, произнес Песчанин.

– Интересно послушать, – оживился Старцев.

– Еще Ленин назвал гибель адмирала Макарова необходимой жертвой на алтарь революции, так как тоже предполагал, что, останься жив Макаров – и Россия победила бы в войне, и в этом случае революционные выступления не имели бы того размаха, который имел место быть, – начал говорить Антон. – Однако предположим, что адмирал все же погиб. В этом случае ярко раскрывается вся несостоятельность военно-морского командования, как оно и было на самом деле. А вот дальше не помешали бы кое-какие изменения. Предположим, что Стесель поручил командование на Цзиньчжоуском перешейке не генералу Фоку, а Кондратенко. В этом случае японцы не смогли бы разбить русские части, и даже более того – были бы сами разбиты наголову. Ведь даже в бою со всего лишь одним полком армия генерала Оку к концу дня была крайне истощена, а боеприпасов не оставалось практически никаких. Достаточно было нанести всего один контрудар – и японцы покатились бы назад. Я уже не говорю о том, что, командуй там Кондратенко, высадка японской армии под Бицзиво не прошла бы столь гладко. Десант в другом месте на Квантунском полуострове? Маловероятно. Хотя адмирал Макаров и погиб, в Порт-Артуре все еще находилась вполне боеспособная эскадра, и предположить, что нерешительность русских адмиралов дойдет до таких пределов, японцы просто не могли. Одно дело не препятствовать высадке десанта вдали, у Бицзиво, и совсем другое – у себя под носом, в непосредственной близости от крепости: это уже попахивает военным трибуналом. Таким образом, японцы могли подойти к крепости не к концу июля, а только к осени. Защитники крепости получали фору во времени и могли значительно лучше подготовить оборонительные сооружения. В любом случае оборона крепости затянулась бы до подхода эскадры адмирала Рожественского.

Новиков-Прибой в своей книге «Цусима» расписал Рожественского как бездарного флотоводца. Но как следует из архивных документов, это соответствовало коммунистической пропаганде, но не соответствовало истине. Рожественский не был гением, но командующим был неплохим. Ему недостало времени, и элементарно снарядов, должным образом подготовить свою эскадру. Ведь большинство личного состава было резервистами. Его эскадра уступала японской как в вооружении, так и технически, и в подготовке личного состава. К тому же за прошедшее время японские моряки успели получить боевой опыт, которого не было у русских моряков. Поэтому, идя на прорыв через Цусимский пролив, Рожественский рассчитывал на то обстоятельство, что в ходе последних боев при помощи артиллерийского огня не было потоплено ни одно судно, кроме «Рюрика», что можно было считать исключением, но отнюдь не правилом.