Мне доводилось жить в домах, полных скрипучего темного прошлого. Но здание, где я обитаю сейчас – светлое, просторное, построенное в начале шестидесятых годов двадцатого века, – к ним не относится. Доказать я ничего не могу, однако совершенно уверен – здесь никто не умирал таинственной смертью. Не такой это дом. Он, подобно надувному батуту или видеоклипу «Spice Girls», напрочь убивает любую мысль о сверхъестественном. Тем не менее ночью по пятницам дом потрескивает и дрожит от таинственных звуков. Над полом стремительно мелькают непрошеные тени. По трубам эхом разносятся потусторонние голоса.

– Дарррррр-ррр-ен, брооооо-ссь. Оно ттттттебе надоооооо… Он просто ссссслаба-ааак…

От крыльца время от времени долетают стоны и рыдания банши.

– Мя-я-я-я-уу-у-а!

Тот, кто живет вместе с настоящим привидением, наверняка скажет – хуже этого ничего нет: постоянное ощущение, будто ты – нежеланный гость в собственном доме, гнетущая атмосфера, внезапный необъяснимый холод… Лично я не согласен. Что такого ужасного может сотворить фантом? Разбить парочку старинных ваз? Хлопнуть дверью со всей силой нерастраченного многовекового недовольства? Подумаешь! Способен ли призрак поймать кайф от таблеток и отодрать от вашего дома водосточную трубу? Нет. Это ниже его достоинства. В произведениях М. Р. Джеймса и Эдгара Аллана По описаны весьма жуткие воплощения загробной жизни, однако, несмотря на всю их злобность, вряд ли они стали бы напиваться до чертиков, воровать цветочный горшок и «для смеху» швырять его с высоты в утиное гнездо.

Спору нет, живи я в доме из легенды о всаднике без головы, кое-что временами доставляло бы мне неудобства: полуночное ржание, например, или обезглавливание «на бис». Но в таком доме, по крайней мере, было бы безупречно чисто. Что ни говори про безголовых всадников, у их лошадей нет привычки заявляться в спальню посреди дождливой ночи, сохнуть на одеяле и пачкать его копытами.

К тому же привидения обладают приятной недвусмысленностью. Если однажды выяснилость, что в вашем жилище обитает сверхъестественный сосед, то, услышав ночью глухой удар, вы можете смело утверждать: «А, наш древний Кладбищенский Сторож опять ищет локон своей задушенной жены». Вам не надо лежать ночь напролет, не смыкая глаз, и гадать, что это был за звук: то ли в дом вломился наркоман, то ли о плинтус стукнуло черепом убиенной мышки.

Я же обречен на вечную неизвестность. У меня несколько котов, я живу в британском рыночном городке; мой дом встроен в холм возле главной дороги, а дорога ведет к бочкам со спиртным. Это самый оживленный маршрут в Ист-Мендлхеме, здесь в ночь с пятницы на субботу рычат форсированные моторы «Пежо» и «Субару». Понятия не имею, почему мои коты решили совместить свою еженедельную ночную пирушку с пирушкой человеческой. Да, пушистые интриганы, безусловно, ведут подпольную вторую жизнь, и все же вряд ли они с девяти до семнадцати работают в колл-центре, а перед выходными устраивают себе сеансы релаксации.

Я с трудом верю, будто в пятницу днем все шесть моих бандитов начинают думать: «Знаете, эти пять дней меня так вымотали… Постоянно спишь на диване, раз за разом вылизываешь мягкое место. Опять же – все твои прихоти выполняют. Тяжело. Нужно развеяться». Тем не менее в ночь после рабочей недели они убивают больше полевок, чем всегда, и мяукают особенно громко. Их жажда странствий, драк и загулов становится неутолима.

Ночь с пятницы на субботу – бессонный кошмар даже без котов. А уж с котами… Они устраивают жуткий переполох, причем в опасной близости к другому, человеческому, переполоху, и это усиливает мою тревогу. Я бодрствую по той же причине, которая не дает мне уснуть в самолете: тешу себя крайне важной иллюзией контроля. Я не просто сторожу дом от незваных двуногих гостей – мне кажется, если я не сомкну глаз, то не дам моим котам попасть под машину.

Я живу в странном доме с необычной планировкой. Несколько лет назад, когда мы с Ди подумывали его продать, потенциальный покупатель хотел выйти на улицу через шкаф. Дом называется «Перевернутым», он встроен в холм, комнаты расположены под землей и напоминают пещеру. Главная спальня находится ниже гаража, а перед домом есть семифутовый забор. Мы с Ди возвели его в безнадежной попытке удержать в саду Медведя с Шипли, не пустить их на дорогу. Я слышу, как коты с глухим звуком приземляются по ту сторону забора, мчу из спальни вверх по лестнице и, бывает, успеваю их перехватить. Иногда я заглядываю под машину, а оттуда на меня возмущенно смотрит Медведь. Порой я ловлю Шипли у передней двери и не даю ему совершить самоубийственный прыжок. Тогда кот, сидя на пороге, осыпает меня градом вопросов.

– Ты что здесь делаешь?! Ночь на дворе, тебя в такое время тут быть не должно! Я через эту дверь вообще обычно не хожу. Не та дверь! Я возмущен!

Я отвечаю:

– Ну, теоретически дом мой, и я могу ходить куда хочу. Я за тебя переживаю. Ты ведь сейчас вернешься, да? А как только я лягу и закрою глаза, снова сиганешь через забор.

– Конечно, сигану. Я ведь кот, я упрям от природы.

– Где твой светоотражающий ошейник?

– В канаве. Я тебе не неженка, на моем мертвом теле не будет никаких голубых блестяшек! Я тебе кто? Чертова бурманская кошка?

Пятничная ночь продолжается. Под моими окнами небольшая группка местных жителей наконец заводит бессвязную дискуссию в тупик и с трудом отлипает от стены дома. На несколько часов наступает блаженное спокойствие. Заканчивается оно с воплями Ральфа и Шипли: коты извещают о своем возвращении из полуночных странствий.

Входя в дом, я делаю это благопристойно и скромно, не жду поздравлений. Но для Шипли каждое благополучное протискивание сквозь миниатюрную дверцу – подвиг, достойный фанфар. Родной город бурно приветствует супер-успешного эстрадного комика, ура! К нам прибыл олимпийский бегун!

Шипли попал в нашу семью «довеском» к своим двум братьям, Ральфу и Брюеру (которого, к сожалению, уже нет с нами). Я не устоял перед шаловливым черненьким заморышем и упросил Ди забрать его в придачу. К чести Шипли, в первую ночь он сумел придушить свою неукротимую ежесекундную потребность быть в центре внимания. Шипли тихонько лег в ногах, а Брюер с Ральфом свернулись калачиком в наших с Ди объятиях. То был единственный случай, когда Шипли уступил хорошим манерам. Наутро он ясно дал понять: отныне его жизнь невозможна без звукового сопровождения. Разумеется, в роли автора, аранжировщика и исполнителя выступал сам Шипли. Сначала у него прорезался голос – эдакое «мяяуаа», которое принадлежит коту лишь на треть. Остальные две трети делят между собой вздорная декоративная собачка и не в меру ретивая обезьянка: пока вы восхищенно ее разглядываете, она уже взлетает на дерево с вашим кошельком. За голосом последовал скачок роста, и заморыш превратился в жилистого кота.