Качнув головой, присаживаюсь на корточки и начинаю застегивать на Маргаритке куртку, нервно и бесцельно дёргаю молнию. Не могу взять себя в руки.

Всё ещё вижу перед собой его глаза. Они у него необычные, серые, интересного цвета мокрого камня. Хотя меня это совершенно не касается.

* * *

— Сегодня чтение и письмо?

Снова полвосьмого утра, и я веду дочку в школу. Маргаритка наклоняется и зашнуровывает ботинки.

— А ещё час здоровья и рисование, а потом меня заберут на хор.

— Ого, целых пять уроков.

Я прохожу мимо зеркала, планируя взять с вешалки куртку, но застываю, глядя на свое отражение. И рука сама, машинально, тянется к тюбику туши. Всего пару мазков и глаза становятся выразительнее и больше. Критическим взглядом осматриваю безразмерную мешковатую спортивную кофту и меняю её на более яркий приталенный свитер, предварительно надев лифчик, в котором грудь смотрится вздёрнутой. Что я, чёрт возьми, делаю?

Мне нужно просто отвести ребёнка в школу. Но в последний момент, когда Маргаритка уже выходит из квартиры, я хватаю губную помаду и делаю несколько уверенных мазков. Губы выглядят ярче и сочнее. Покрытые алой помадой, будто бы кричат: поцелуй меня. Стираю эту пошлость с губ, вазюкая по лицу тыльной стороной ладони.

Мы выходим на площадку и, зевнув, я пропускаю ребенка в лифт.

— А нам обещали поход в кукольный театр.

— Класс.

Взявшись за руки, мы переходим дорогу и уже минут через пять оказываемся в просторном холле школы. Расстегиваю куртку дочери, складываю вещи и непроизвольно осматриваюсь. В холле несколько учителей, много детей и родителей. Что-то побуждает меня оглядываться. Какое-то странное предвкушение, как бывало в детстве перед Новым годом при виде праздничных украшений в магазинах. Должна произойти какая-то магия. Ведь не просто так сердце лупит учащëнно и дыхание ускоряется.

— Мама, помоги мне, пожалуйста, — дочка просит поправить ремень рюкзака.

Сегодня мы заняли место совсем рядом со столом вахтëрши, где сложены мел, какие-то журналы и амбарная книга для учётных записей.

— Так! — звучит требовательный мужской голос. — Значит, все слушаем меня и передвигаемся исключительно строем!

К столу приближается тот, кого я непроизвольно высматриваю как только переступила порог школы. Секундная передышка, и дыхание из учащенного превращается в судорожное.

— Мама, я пошла.

— Удачи, доченька.

Я медленно складываю вещи, как будто нарочно растягивая время. В незнакомом учителе я чувствую сотню маленьких притягательных деталей: особенный глубокий тембр голоса, правильная речь, властная позиция и что-то такое, указывающее, что ему не плевать на этих, по сути чужих, детей.

— Никаких лишних телодвижений. Выигрываем олимпиаду и уходим.

Молодёжь смеётся, и я тоже безотчетно улыбаюсь. Остро реагирую, не могу перебороть возникшее из ниоткуда любопытство и осмыслить неразбериху внутри.

— Сорокина, пиши список. Только твой почерк можно разобрать без помощи графолога.

— А это кто? — тоненько спрашивает скромная девочка с косой.

— Тот, кто графиком твоих месячных заведует!

— Сидоров, — резко одëргивает, — сейчас же извинись перед девушкой.

— Извини меня, Сорокина.

— Так-то лучше!

— Все расписываемся и отправляемся в двадцать седьмую школу, где, учитывая ваши недюжинные способности и колоссальную сообразительность, нас ждёт небывалый успех.

Не могу себя контролировать и, полностью развернувшись, наблюдаю за тем, как учитель, опершись о стол и закатав рукава белой рубашки, что-то быстро пишет. У него красивые загорелые руки: жилистые, с сильными длинными узловатыми пальцами и аккуратными ногтями. Колец нет. Наблюдаю за ним и чувствую, как участилось дыхание, груди потяжелели. А я замерла, прижав к себе куртку. Уходить надо, пока не выставила себя полной идиоткой, но я по-прежнему стою.

— Сорокина, пиши, пожалуйста, быстрее. — Отходит он от стола и поднимает глаза.

Смотрит прямо на меня.

Меня обливает кипятком стыда, и я начинаю натягивать куртку, слишком быстро и резко отвернувшись. Как же неловко получилось. Теперь он подумает, что я какой-то сумасшедший сталкер.

— Куртки надеваем, становимся по парам. Мальчик-девочка.

— Ну это несерьёзно, мы же не первоклашки, — раздаётся нытьё со всех сторон.

— За пределами школы ведём себя прилично, меня не позорим, шею себе не сворачиваем, на дорогу не выбегаем. В террористы не вербуемся, запрещённые вещества не употребляем.

Мне надо домой идти, но я не могу перестать смотреть на него. И он, произнося напутственные речи, тоже смотрит. Сейчас расстояние между нами гораздо меньше. Старшеклассники щебечут, без конца задают ему вопросы, он общается с ними, попутно воспитывая. И не сводя с меня глаз… Я чувствую невероятно сильную химию между нами. Откуда она взялась? Разве так бывает?

Очнуться мне удаётся лишь тогда, когда, взяв верхнюю одежду, учитель уводит учеников к выходу.

Эти горячие обмены взглядами вызывают внутри меня странное болезненное удовольствие. Будто вернулась на пятнадцать лет назад, когда мы с подружками специально выбирали коридоры в универе, чтобы пройти несколько раз мимо аудитории понравившегося объекта.

А потом жизнь вдруг стала взрослой, и все эти приятные глупости куда-то улетучились. И цены на продукты стали важнее ощущения привлекательности.

И сейчас, когда этот незнакомый учитель, пропуская старшеклассников в дверь на выход, снова оборачивается, обдавая меня очередным горячим взглядом, я чувствую неповторимый трепет.

Забирать дочку я прихожу на полчаса раньше. Делая вид, что копаюсь в телефоне, бесстыже мониторю коридор.

Я уже заметила некую закономерность. Он всегда проходит по первому этажу и исчезает на лестнице, ведущей наверх. Получив очередную порцию горячего прямолинейного взгляда, я вдруг нуждаюсь в остром подтверждении, что так он смотрит только на меня. И других горячих молодых мамочек это не касается. Шагнув за колонну, жду, когда после звонка он пойдёт обратно.

Вся моя обычная жизнь, полная работы, уборки, готовки и прочего быта вдруг останавливается, скручиваясь как рулон обоев, и начинает играть неожиданно яркими красками, превратившись в увлекательную игру.

За колонной меня не видно, зато я замечаю его. Он смотрит на оставленные мной вещи, огибает бетонный столб и идёт по выбранному маршруту, упершись в меня горячим взглядом.

Низ живота скручивает в тугой узел, рождая в теле низменную страсть, и от этого взаимного притяжения становится так кайфово, что под ногами плывёт пол. Любая женщина за тридцать должна хоть раз почувствовать себя настолько желанной — это сохраняет молодость и делает её привлекательной. Маленькая запретная игра, поднимающая мою самооценку. В этом нет ничего плохого.

Забрав дочку из школы, я всю дорогу улыбаюсь, мечтательно прикусывая нижнюю губу. В конце концов, мы не творим