к дверному проёму, резко, так, что я едва успела отстраниться, распахнул дверь в коридор, и, продолжая движение, буквально вынес меня на собственном брюхе наружу.

— А, Валентин Тимофеич, добрый день, добрый день, — обратился он к приземистому косматому старичку сидевшему в коридоре напротив его двери. — Я как раз вас поджидаю. Проходите.

Благодушно и невинно улыбаясь, старичок поднялся и пошёл в нашу сторону. Мне пришлось отойти, так я окончательно сдала свои позиции, и редактор, пропустив в кабинет старичка, закрыл за собой дверь.

— Передавайте привет Павлу Витальевичу! — вдруг высунулось его широкое лицо. — И не забудьте подумать, зачем вы вообще пишете! Всего доброго!

Павел Витальевич был когда-то то ли учителем, то ли начальником моего шефа. Когда я предложила шефу, редактору нашей муниципальной газеты, публиковать рассказы, например, мои рассказы, он сперва от души посмеялся, а затем отправил меня к этому самому Павлу Витальевичу, сказав, что тот любит покровительствовать начинающим авторам. Шеф предупредил, что ему уже за семьдесят, что он и видит плохо, и слышит тоже не очень. А чем он мне сможет помочь, подумала я, но шеф убедил меня, что мне непременно нужно пойти к этому уважаемому старичку. Так что я распечатала свои тексты огромным шрифтом, и как-то вечером гордо с толстенной папкой отрекомендованная своим шефом пришла в гости к Павлу Витальевичу.

Сухонький, высокий, он сам открыл мне дверь, но чай ему помогла приготовить какая-то женщина, то ли родственница, то ли прислуга.

— Машутка, оставьте нас, будьте так любезны, — мягко сказал он ей, когда на столике в гостиной стояли на блюдцах две чашки чая, а между ними в центре поместилась хрустальная вазочка с печеньем.

Машутка, полная женщина лет сорока пяти, слегка улыбнувшись старичку, гордо проплыла мимо меня, и выйдя из комнаты, аккуратно прикрыла за собой дверь.

— Вы, говорят, молодая писательница? Юная, можно сказать? — он, прищурившись, оглядел меня, в глазах за очками на его старческом лице смешинки заблестели вперемешку с хитринками. — Присаживайтесь, сударыня, присаживайтесь. Побеседуем. Премного рад знакомству со столь очаровательной юной особой.

Мне было и неловко, и приятно от такого внимания. Шеф хоть и отнёсся сперва несерьёзно к моему писательству, позже так настаивал, чтобы я пошла к Павлу Витальевичу, что в конце концов убедил меня, что от этого визита зависит вся моя писательская карьера. Сейчас думаю, что, может, он так надо мной и подшутил, но тогда я шла с настроем во что бы то ни стало завоевать расположение этого старого почтенного человека и сделать так, чтобы мои рассказы увидел свет. Мне казалось, что напечатанные мои тексты обретут особый статус, особый вес, что в интернете среди множества букв, символов, цифр мои рассказы теряются, а напечатанные, как мне мечталось, они займут места в шкафах городских квартир, на полках в библиотеках, что их будут читать и перечитывать.

То, что меня волновало, то о чём я размышляла многие месяцы, я заключила меж захватывающих сюжетов, а амбиции помогали мне протолкнуть моё творение в жизнь. Я не задумывалась уже, как много таких, как я, что создают и жаждут быть услышанным. Я не думала, я мечтала: мечты захватили меня и вытеснили всякий здравый смысл. В гостях я всё ждала, что Павел Витальевич возьмёт мои рассказы, заглянет в рукопись, в конце концов попросит меня прочесть что-то, ведь не зашла я просто чаю попить. Но он всё расспрашивал меня о том, что я читаю, чем вдохновляюсь, рассказывал о своей молодости, даже подарил мне пару своих книг. Он был игрив, много шутил, действительно не всегда разбирал мои ответы, потому что плохо слышал.

— Что же вы не берёте печенья, возьмите-возьмите, очень вкусное, — то и дело вставлял он и тут же задавал мне новый вопрос, так что я не успевала потянуться за печеньем.

Беседа всё шла и шла, я окончательно освоилась, уже не боялась дать какой-то неправильный ответ, показаться глупой или как-то опростоволоситься, я даже попробовала печенье. Павел Витальевич ушёл в воспоминания, он называл множество неизвестных мне фамилий, то и дело поясняя: это наш искромётный Бернард Шоу, хи-хи, этот был бы не хуже Толстого, но никогда не мог ничего закончить, хи-хи. Шло время, чай кончился, печенье ещё оставалось. Пытаясь придумать, как перевести разговор на свою тему, я стала невнимательна и пару раз, толком не понимая, о чём меня спрашивают, ответила наугад, но Павел Витальевич ничего не заметил, он всё продолжал рассказывать о том, как он прежде вёл издательство, как когда-то к нему пришла юная и талантливая девушка, очень похожая на меня, Машутка, как она влюбилась и до сих пор без ума от него старого, седенького, с козлиной бородкой, хи-хи. Детей вот, увы, только не было, хи-хи, а то бы дочка была уже совсем, как я. Если Машутка будет не против, мы могли бы удочерить тебя, такую тихую, скромную, с этим румянцем на щёчках, хи-хи. Мне стало противно, с этого момента я слышала в его речи только это хи-хи. В голове промелькнуло: что если шеф решил подшутить надо мной, что, если он отправил меня к своему пожилому учителю, просто, чтобы я проведала его — кто-то же должен навещать старых людей. Когда я в очередной раз незаметно поглядела на часы, времени было уже половина десятого, я вдруг испугалась: что, если Павел Витальевич попросту забыл, зачем я пришла. Будто услышав мои мысли, улыбаясь и щурясь, старичок сказал:

— Прочтите мне что-нибудь из ваших рассказов, что-нибудь самое-самое, хи-хи.

Я обрадовалась, но тут же подумала, а стоит ли мне после всех этих хи-хи доверять старичку своё самое-самое — самое-самое сокровенное.

— Ну же, сударыня, вам нечего стесняться! — он стал меня подбадривать, не понимая причины моего замешательства.

Я подхватила свою папку, что всё это время лежала на моих коленях. Стала мысленно перебирать: этот — нет, лучше другой, открыла папку на одном из рассказов и начала читать.

— Очень любопытно, — прервал он меня всего через несколько минут.

Он вдруг стал очень серьёзен:

— Оставьте у меня пожалуйста рукопись, я позвоню вам в ближайшие дни.

Сперва я огорчилась от того, что Павел Витальевич прервал меня так скоро, но тут же, заметив перемену в его настроении, лице, движениях, я обрадовалась: значит, он и вправду большой специалист, и он оценил мой текст так быстро! Как здорово! Все те часы, что я томилась, не знала, как сбить его с темы, что я сидела и скучала, теперь окупились сполна, и я была готова и дальше