«Сломанный нос, раздробленная скула, сломанная челюсть, отслойка сетчатки», — мысленно перечислила Ева. Бог свидетель, она вовсе не горела желанием повесить на бедную женщину убийство первой степени. Она побеседовала с женщиной-врачом, оказавшей Ли-Ли Тэн первую помощь на месте, а затем осмотрела само место и все задокументировала.

Но если она не закроет это дело сегодня, на нее опять с истошным лаем набросится свора волкодавов-репортеров. Если до этого дойдет, она сама отделает Тэн, как бог черепаху.

— Вот поговорит с нами сегодня, и мы закроем дело. А если нет, я подам в суд на всю эту шайку адвокатов и представителей за воспрепятствование правосудию.

— Когда Рорк возвращается домой?

Ева прервала свое безостановочное хождение взад-вперед и, нахмурившись, уставилась на свою напарницу.

— А в чем дело?

— Да что-то вы нервничаете все последнее время больше, чем обычно. Я думаю, у вас синдром абстиненции на Рорка. — Пибоди испустила вздох, полный грусти и легкой зависти. — Но кто мог бы вас за это винить?

— Никакой абстиненции на что бы то ни было у меня нет.

Пробормотав это, она вновь начала беспокойно расхаживать по комнате. Высокая, длинноногая, она чувствовала себя скованно в этой шикарной приемной, заставленной тяжелой массивной мебелью. Неровно и небрежно обкромсанные рыжевато-каштановые, как оленья шкура, волосы, короче, чем у Пибоди, обрамляли удлиненное лицо с большими карими глазами.

Красота не была ее коньком, и это разительно отличало ее от пациентов и клиентов Клиники восстановительной и пластической хирургии Уилфрида Б. Айкона.

Ее коньком была смерть.

Ну, допустим, она скучает по мужу. Да, она готова это признать. Но это же не преступление! Более того, это, пожалуй, одна из тех составляющих супружеской жизни, которые она все еще пыталась постичь, хотя была в игре уже больше года.

В последнее время Рорк редко уезжал из дому по делам больше чем на день или два, но эта последняя поездка растянулась на целую неделю.

Но ведь она сама виновата, не так ли? — напомнила себе Ева. Она отлично сознавала, что за последние месяцы ему не раз приходилось откладывать собственную работу, чтобы помочь ей в ее расследованиях или просто побыть с ней, когда она в нем нуждалась. Вот и накопилось.

Когда человек имеет интересы практически во всех сферах бизнеса, искусства, индустрии развлечений и строительства, в том числе и ближнем космосе, ему постоянно нужно быть в курсе. И в это расписание, и без того перегруженное, он еще должен втискивать интересы своей жены.

Обойдется она без него недельку. Она же не идиотка.

Но, надо признать, всю эту неделю ей плохо спалось.

Ева уже решила было сесть, но передумала. Кожаный диван был такой большой и такой розовый! Ей вдруг показалось, что ее вот-вот проглотит огромный пухлый розовый рот.

— Что Ли-Ли Тэн делала в кухне своего трехэтажного пентхауза в два часа ночи?

— Может, ей захотелось перекусить?

— У нее по микроволновке и холодильнику в спальне, в гостиной, в каждой из гостевых комнат, в ее домашнем кабинете и в спортзале.

Ева подошла к одному из широких окон. Хмурый дождливый ноябрьский день за окном был ей милее этой навороченной приемной. Осень 2059 года в Нью-Йорке выдалась такая же, как всегда: ненастная и пронизывающая холодом.

— Все, кого нам удалось опросить, дружно показывают, что Тэн выставила Брайгерна Спигала за дверь.

— Они были звездной парой прошедшего лета, — вставила Пибоди. — Как включишь по телику какой-нибудь репортаж со светской тусовки, как откроешь иллюстрированный журнальчик, так и… Вы только не подумайте, я вовсе не провожу все свое время в погоне за светскими сплетнями.

— Итак, она шуганула Спигала на прошлой неделе, согласно информированным источникам. И, тем не менее, она принимает его в два часа ночи. Оба они при этом в халатах на голое тело, а в спальне имеются улики, указывающие на интимную близость.

— Может, решили помириться, а потом снова поссорились?

— Согласно показаниям швейцара, ее прислуги и записям охранных дисков, Спигал явился в двадцать три часа четырнадцать минут. Он был впущен, а прислугу она отослала.

В гостиной остались винные бокалы, вспоминала Ева. А также обувь — его и ее. И ее блузка. Его рубашка была переброшена через причудливые перила лестницы, ведущей на второй уровень, ее лифчик остался на перилах на самом верху.

И не будучи охотничьим псом, можно было уверенно пройти по такому горячему следу и понять, что к чему.

— Он приходит с визитом, она его впускает, они выпивают внизу и переходят к сексу. Никаких свидетельств или улик, противоречащих этой версии нет. Никаких признаков борьбы, и, если бы парень собирался ее изнасиловать, он не стал бы тащить ее вверх по лестнице или раздевать. — Ева пренебрегла возникшим в ее воображении устрашающим образом дивана-поглотителя и села. — Итак, они поднимаются наверх по доброй воле и взаимному согласию. Раз — и на матрас. А потом они оказываются внизу, в кухне, все в крови. Прислуга прибегает на шум, обнаруживает ее без сознания, а его мертвым. Вызывает «Скорую» и полицию.

Ева вспомнила, как выглядела кухня. Необъятных размеров кухня, сверкающая белизной и отделанная серебром, напоминала зону боевых действий. Она была забрызгана и залита кровью. Спигал, девичья мечта года, лежал лицом вниз и буквально тонул в крови.

Пожалуй, он слишком живо напомнил Еве о том, как выглядел ее отец. Ну, разумеется, жалкая конура в Далласе не шла ни в какое сравнение с этой сверкающей кухней, но ручейки крови, когда она перестала втыкать в него маленький ножик, были точно такие же густые и вязкие.

— Бывает так, что иначе нельзя, — тихо проговорила Пибоди. — Нет другого способа остаться в живых.

— Да, — подтвердила Ева, — иногда другого способа нет.

И вот теперь Пибоди говорит, что она нервничает. Нет, видно, она совсем голову потеряла, если напарница видит ее насквозь.

Ева с облегчением вскочила на ноги, когда в комнату вошел врач.

К встрече с Уилфридом Б. Айконом-младшим Ева основательно подготовилась, разузнала о нем все, что могла. Он целиком заполнил нишу, которую когда-то занимал его отец, взяв на себя руководство многочисленными отделениями клиники. Его называли «скульптором звезд».

У него была блестящая репутация. Говорили, что он хранит тайну, как священник, что он искусен, как маг и чародей, что он богат, как Рорк. Ну… почти, как Рорк. В свои сорок четыре года он был хорош собой, как кинозвезда. Прозрачно-голубые глаза, высокие скулы, квадратная челюсть, тонкий нос, густые золотистые волосы, зачесанные назад от высокого лба.

Он был, пожалуй, на дюйм выше Евы, в которой было пять футов десять дюймов[1], его стройное поджарое тело было облачено в элегантный темно-серый костюм в тонкую жемчужно-серую полоску. В тон костюму была и жемчужно-серая рубашка, и серебряный медальон на цепочке толщиной в волос.