недоставать Эду, который до сих пор дулся на нашего химика. Особенно, отчего-то, его беспокоила подаренная Адрианом подвеска, которую я честно носила с самого праздника, не снимая. Но постепенно ему надоедало ныть на тему моей дружбы с чудовищем, и я надеялась, что когда-нибудь они помирятся.

И сейчас, заваривая кофе под бормотание бредущего в ванную парня моей мечты, я понимала: это то, что называется счастьем.

Но еще я понимала, что, как и во всех историях, где главное действующее лицо — не совсем человек, это счастье будет недолгим. И поэтому я радовалась каждой минуте, каждой секунде того мирного времени, что нам дано. Потому что грядущую бурю не остановить человеку.

— Штормы. Ураганы. Торнадо. Землетрясения. Извержения вулканов. Наводнения. Чистейшая природная стихия, сила самой Земли. Что мы, маленькие, жалкие людишки можем с этим сделать? Что мы можем противопоставить миру, в котором мы живем? — вопрошала Милена Серафимовна, стоя за стойкой кафедры и окидывая нас важным взглядом.

Мы сидели на своих местах, глядя на нее и даже задумывались, что именно мы (человечество и человек в частности) можем с этим сделать? Я — так уж точно размышляла, видя в ее вопросе метафорическое отражение моей жизни.

Нейтан сидел рядом, держа меня за руку, и рисовал синицу на листе конспекта. Временами он вздыхал, сонно рассредоточивая взгляд. В такие моменты я сжимала его руку сильней, заставляя едва заметно встрепенуться.

Беартис, в дорогом деловом костюме, сидел по ту сторону кота и смотрел на преподавательницу совершенно безразлично. Я бы даже сказала, скучающе. Я могла ошибаться, но в его глазах должно быть написано что-то вроде «Когда же ты замолчишь, ничего не понимающая в этой жизни женщина?». А ведь еще пятнадцать минут назад он вел себя совсем иначе. Ловил каждое преподавательское слово, смотрел преданными щенячьими глазами. Его реакция на Адриана Георгиевича по-прежнему продолжала меня немного забавлять. То, как обычно серьезный, собранный, сильный и гордый мужчина при одном взгляде на увлеченно рассказывающего о преобразованиях графита химика становился восторженным ребенком было… удивительно.

— А человек, — тем временем продолжала преподавательница. — Может гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

Колдун едва слышно фыркнул. Нейтан на миг перевел на него взгляд, потом понимающе улыбнулся и продолжил рисовать синицу. Ему, как и блондину, было совершенно не интересно, что же там может человек.

— Мы построили плотины. Укрепили дома. Поставили датчики и усеяли море буями оповещения, — подняв палец к потолку, сообщила женщина, не обращая на них никакого внимания. — Человек может если не предотвратить стихию, то быть готовым к ней. Встретить ее во всеоружии. И доказать, что он тоже чего-то стоит.

Она говорила с такой всепоглощающей уверенностью, что я всерьез задумалась над ее словами. Настолько всерьез, что едва не пропустила момент, когда голова Нейта мирно свесилась на грудь.

Это была очень интересная, но тяжелая пара.

— Скажи мне потом не будить тебя, а просто идти на пары самой, — вздохнула я, протягивая ему кусочек тирамису на кончике ложечки, словно он был маленьким ребенком.

Нейтан спокойно, плавным движением, забрал лакомство, задумчиво подвигал челюстью, глядя на меня светлыми, карими глазами и благосклонно кивнул:

— Обязательно. Но у меня есть предложение получше. Пошли домой.

— Прямо сейчас? — наивно уточнила я, отделяя ему следующую порцию.

Мы сидели в столовой и сейчас был только обеденный перерыв. Студенты вокруг нас галдели и стучали посудой, быстро разбираясь со своими порциями, и постоянно сменялись на все новых и новых людей. Мы же заняли угловой столик и каждый раз, когда кто-то хотел занять два свободных места, Нейтан на них смотрел. Просто смотрел, даже ничего не говорил. Вот такой вот у нас выразительный взгляд. В маму пошел.

Родителей его я больше не видела. Они звонили временами Беартису, иногда по работе, иногда справиться о делах сыночка, но сюрпризов больше не устраивали. И, по правде сказать, я была этому очень рада.

— А почему бы и нет? — слопав новую порцию пирожного, уточнил Нейт, складывая руки на столе и чуть наклоняясь вперед. — Кто нас остановит?

— Наша совесть, дорогой, — я снова протянула ему сладость. — Наша совесть.

— М-м-м, — откликнулся парень, прожевал и добавил: — Моя совесть не против пойти немного поспать в теплой кроватке.

— А моя — нет, — я упрямо покачала головой, продолжая скармливать ему пирожное. — Третья пара философия, мне сдавать по ней зачет. Я кое-как сдала первое полугодие и не хочу больше пропускать предметы, которые и так плохо знаю.

— Ты у меня просто идеальная ученица, — с непередаваемой смесью гордости и печали вздохнул брюнет.

Я лишь улыбнулась и протянула ему еще кусочек тирамису.

Не дать ему уснуть на философии оказалось задачей не из легких. Поскольку парень считал, что это один из скучнейших предметов на курсе. Он довольно неплохо разбирался в этой сфере и, возможно, именно поэтому ему и было скучно. Мне приходилось едва ли не постоянно толкать его локтем по локтю, чтобы он не ронял голову в постоянных попытках отключиться. А еще временами напоминать, что во сне он плохо контролирует целостность человеческой формы, а проявившиеся посреди пары кошачьи ушки — это не то, что нам нужно. Но этого хватало ненадолго. Парень зевал в кулак, пытался держать слипающиеся веки открытыми, и честно старался не уснуть, но получалось у него совсем плохо. Беартис на философии тоже скучал еще сильнее, время от времени даже начинал бормотать что-то о бредовости излагаемых теорий, а я постоянно отвлекалась на этих двоих, отчего слишком часто теряла нить размышлений преподавателя, что было совершенно не хорошо для этого предмета. Но какой-никакой, а конспект у меня теперь был, так что все казалось не так страшно.

К моменту, когда мы вышли из колледжа, начал идти снег. Колдун посмотрел на небо, покачал головой, что-то пробормотал и застегнул пальто поплотнее. Нейтан же заулыбался, ухватил меня за руку и шагнул в снегопад, утаскивая меня за собой. Температура воздуха была не слишком низкой, поэтому бежать со всей допустимой скоростью, чтобы только побыстрее оказаться в тепле, было не нужно. И мы брели под падающими снежинками, завороженные этой красотой, позволяя душе радоваться. Колдун шел следом, поглядывая по сторонам хмурым взглядом, а когда мы остановились недалеко от машины, по мере возможности глядя вверх, закатил глаза, явно не понимая романтики снегопада. Но промолчал. Он вообще был очень терпеливым, и