Ворочался на перине хозяин — светловолосый, с кудрявой модной бородкой и родинкой на левой щеке. Не сказать, чтоб уж очень молод, но и далеко не стар. Ворочался он, длинные волосы разметав, может, сон какой нехороший снился?

А и снился!

…Натужно ревел двигатель. Милицейский «Урал» летел вслед уходящему в ночь лесовозу. Эх, если б дорога получше!

— Обходи, Игорь! Уйдет!

Удар! Темнота…

…Заросший косматой бородищей мужик в красной рубахе. Размахивает дубиной, кричит, брызгая слюной… Он же — в проруби. Выскочил, взлетел над лесом, завыл, словно сатанинский дух… И пропал вдруг, как и не было.

…Церковь. Иконы. Сладковатый дух ладана. Пред аналоем — женщина. Молится, ставит свечку. Оборачивается. Лицо — словно писано ангелами. Сияющие глаза, золотисто-коричневые… Софья!

— Софья… — Мужчина проснулся. Сел на перине, протянув руку, взял с лавки жбан с квасом, отпил. Вытер рукавом рубахи пот на лице, прислушался.

Дождь все лил, барабанил по крыше, ручьями журчал в желобах. Кругом тьма… Нет, кажется, светало.

— Эй, кто там есть в людской?

Тут же отворилась дверь. Возник на пороге слуга — молодой парень — поклонился:

— С добрым утречком, Олег, свет-Иваныч!

— И тебе того же, Демьян Миколич. Давай сбитню да вели коня седлать. Сей же час на владычный двор еду… Черт, чуть не проспал ведь.

— Которого коня седлать, Олег Иваныч, каурого али в яблоках?

— Да какого хочешь… Впрочем, нет. Каурого седлай, дорога-то скользкая, а каурый все ж покладистей будет.

Парень, поклонившись, вышел. Надежен, Демьян-то, Демьян Три Весла, с Пашозера, погоста дальнего, Миколы-весянина сын. Как-то по осени сильно помог Демьян Олегу Иванычу в борьбе с ненавистным боярином Ставром, что держал в порубе любимую женщину Олега, боярыню Софью, и друга-приятеля Гришу, книгочея и умом вострого служилого человека архиепископа Феофила, главы новгородской церкви — Софийского Дома. И сам Олег Иваныч был таким вот «служилым человеком» (по-здешнему — софийским), только рангом куда как выше — возглавлял «следствие Софийского Дома», или, говоря более понятным языком, — службу безопасности Министерства иностранных дел Новгорода Великого. Не Феофилу лично служил — Новгороду, городу, ставшему для Олега Ивановича Завойского второй (и — любимой) родиной. Первой был Санкт-Петербург… Районный отдел милиции, должность старшего дознавателя, перед ней — шесть лет оперативной работы. И пустота… С первой женой развелся, вторая сама сбежала, третьей Олег Иваныч не заводил — себе дороже. Думал, что и нет ее на свете, никакой такой любви, уверен был… Пока не попал вдруг в пятнадцатый век да не встретил новгородскую боярыню Софью. Вот уже скоро два года минуло, как непостижимым образом очутился Олег Иваныч в Новгороде, Господине Великом. А сколько событий за это время произошло — вспомнить страшно! И посольство в Литву, и борьба с Москвой, и интриги боярина Ставра — подлеца и садиста. Горит теперь Ставр в геенне огненной, не иначе. По делам и честь. А дела у Ставра были чернее черного… Ну, черт с ним, со Ставром, не к ночи будь помянут. Хоть вся здешняя жизнь в борьбе прошла — и в порубе под арестом пришлось побывать, и в плену, и в немилости, — а все же считал Олег Иваныч, что сделала ему судьба к сорока годам хороший подарок. Верные друзья, работа, любимая (и ответившая взаимностью) женщина — что еще нужно для счастья? Ну, и ощущение своей нужности, конечно. Нужен был Олег Иваныч Новгороду, всем людям новгородским, непростую службу правил — против врагов да завистников Новгорода Великого, коего и считал уже давно своей истинной родиной. Нравились ему и жизнь, и порядки новгородские — вольные, свободные, честные! Иногда Олег Иваныч спрашивал сам себя — а что же заставляло его лезть на рожон, не щадя жизни своей, ради чего? А вот ради всего этого: друзей, любимой, ради всех земляков — свободных людей новгородских. Повезло, что закинула его судьба в новгородские земли, а не, скажем, в Москву. Не вынес бы московитского рабства, зависимости подлой от тех, кто повыше. Нет, даже если б все иначе повернулось, не служил бы Москве так, как Новгороду, ибо за страх была бы та служба, по указке, по окрику, под приглядом. Хотя, спору нет, хватало и в Москве людей честных: хоть вот боярин Иван Костромич, да Силантий Ржа, дворянин московский, да Федор Курицын, дьяк, да Иван Товарков, да многие… Но не полюбил Олег Иваныч Москву, а приезжая туда — себя не в своей тарелке чувствовал. Тяготил его сам воздух московский, словно рабьим духом пропитанный. Другое дело — Новгород, Господин Великий! Свободная республика свободных людей! Жаль, многие не очень ценили свободу, считали, что кусок мяса в зубах куда как лучше. А Иван, князь Московский, такие куски раздавал щедро. Да и войско у него было — профессионалы, во всем от великого князя зависящие, не чета новгородскому ополчению. К тому же и митрополит Филипп, глава Православной церкви, в Москве сидел, не в Новгороде. Потому многие люди в Новгороде войну с Москвой считали делом совсем не богоугодным. Иван тем пользовался. После проигранной битвы на Шелони-реке чуть попритихли новгородцы, гордость свою спрятали, однако, замечал Олег Иваныч, не очень-то много было таких, что победе московской радовались. Не очень-то привечали в Новгороде московских служилых людей пронырливых, что, понаехав, свои порядки устанавливать пробовали: не так делайте, как народ на вече решит, а как великому князю Ивану Васильевичу, государю-батюшке, угодно, поцеловать бы его ноженьки. Тьфу!

Прицепив к поясу узкий меч в сафьяновых ножнах, Олег Иваныч вскочил в седло и кивнул на прощание Демьяну. Дождь перестал, и, хотя добрая половина неба все еще была затянута плотными, похожими на переваренный кисель облаками, за Лубяницей, за Торговой стороной, за ближним лесом проглядывало сквозь уходящие тучи солнце. Выехав с Ильинской на Славну, Олег Иваныч подогнал коня — следовало спешить. По деревянной мостовой неспешно катились возы, груженные кожами; колеса, попадая в выбоины, поднимали холодные брызги. Прохожие — спешащие на рынок торговцы всяческой мелочью — опасливо жались к обочине.

У перекрестка с улицей Нутной Олега Иваныча уже поджидал Олексаха, бывший сбитенщик, а ныне важный государственный чиновник — служилый человек Софийского Дома. Непосредственный зам Олега Иваныча по оперативно-розыскной деятельности. И самый толковый работник, хоть и было ему от роду двадцать два года. Раньше какой-то нескладный, за последнее время Олексаха сильно раздался в плечах, заматерел и во всем, от одежды до любимых словечек, старался походить на шефа. Вот и сейчас был на нем лазоревый кафтан, правда, не бархатный, как у Олега Иваныча, а попроще — льняной, зеленоватый плащ, длинные белесые волосы стянуты кожаным ремешком, пробивающаяся бородка аккуратно подстрижена.

Углядел Олексаха шефа, вскинул руку в приветствии:

— Здрав будь, Олег Иваныч!

— И тебе того же. — Олег Иваныч посторонил коня, дальше поехали рядом.

Олексаха, не теряя времени даром, докладывал последние новости. Из Москвы вновь приехали дьяки — вести надзор за судом… ну, про них Олег Иваныч и так знал. Вечером на Волховском мосту яковлевские с федоровскими подрались из-за вымолов. Рыбу, блин, им не поделить никак! Те, что с улицы Яковлева, федоровских обвинили прямо: дескать, те рыбу специально к своему вымолу мясом тухлым приманивают, не по-честному это! Ежели б не дождь — знатное б побоище вышло, а так — федоровский Егорка яковлевскому Митьке хотел вломить кулаком по лбу, да промахнулся, болезный, так и улетел в Волхов, выплыл потом, правда. В общем, не драка, а так, смех один.