Мы в жопе, да – говорит он.

Но… – говорит он.

Мне кажется, что Бог есть, – говорит он.

И что у нас еще есть Шанс, – говорит он.

Поднимает голову и смотрит вперед. Разворот камеры. Мы видим чуть поодаль, – на пригорке, – церковь. Возврат камеры к реке и бомжам.

Он еще простит нас, – говорит Первый.

Надо не сквернословить, не воровать… – говорит Первый.

Спиртного не пи… ну, пить поменьше, – говорит он.

Верить в Бога, – говорит он.

И все наладится, вот увидишь! – говорит он.

Я бля верю, я что не верю, – говорит Второй.

Оба размашисто крестятся, причем делают это неправильно – троеперстием, но слева направо.

Снова смотрят в воду.

Ну, а если заметит кто? – говорит Второй.

Никому этот Бык сраный на хуй не нужен, – говорит Первый.

Он, блядь, как моя залупа, – говорит он.

Его блядь не чистили и не трогали уже лет двадцать, – говорит он.

Тут даже бобры уже скоро заведутся, – говорит он.

В залупе?! – говорит Второй.

В реке!!! – говорит Первый.

Прямо блядь бобры? – говорит Второй.

А то блядь, – говорит Второй.

Нутрию я, по крайней мере, уже видел, – говорит он.

(Примечание сценариста: по ходу разговора мужчины двигают глазами – вправо, влево, вправо, влево. Но амплитуда – небольшая)

Она блядь плыла с таким на хуй видом, – говорит Первый.

Как будто блядь президент Молдовы, уссаться, – говорит он.

Такая же важная? – говорит Второй.

Такая же ебанутая, – говорит Первый.

Смеются.

А вдруг там ничего нет? – говорит Второй.

Ну, значит ничего и не будет, – говорит Первый.

Какой тогда смысл ждать? – говорит Второй.

Слушай, ты и мертвого заебешь, – говорит Первый.

Бля, хватит мне вспоминать это! – говорит Второй.

Это и было-то все один раз! – говорит Второй.

Первый отворачивается от воды и пристально смотрит на Второго. Тот несколько секунд выдерживает взгляд, потом виновато отводит его в сторону. Снова глядят в воду.

Если ты еще раз трахнешь покойни… – говорит Первый.

Я же не знал, что она мертвая… – хнычет Второй.

Лежала себе и лежала, как будто бомжиха пьяная, – говорит он.

В следующий раз проверяй пульс, – говорит Первый.

Ладно, – говорит Второй,

Закатывает рукав и сует руку в воду. Первый смотрит на него с презрением. Говорит:

Еб твою мать, тупица, – говорит он.

Что ты делаешь? – говорит он.

Проверяю пульс, – говорит Второй.

Поняв, что сплоховал, вынимает руку из воды. Разворот камеры. Мы видим, что перед мужчинами, на мелководье, колышется из-за течения – поэтому они и водили глазами туда-сюда, – труп. Это мужчина, худощавый, в хорошем костюме, у него красивое, продолговатое лицо, в руке он сжимает дипломат.

Если бы не слой воды, покрывающий лицо, он бы выглядел, как высокооплачиваемый банковский работник, который в рекламе пива прилег отдохнуть на траву, чтобы вспомнить Запах Земли и Настоящего Живого Пива.

Глаза мужчины широко раскрыты, они ярко-синие, но уже начинают блекнуть.

Мы слышим голос Первого:

Ну раз уж блядь замочил руки, давай, тяни, – говорит он.

Мы видим руки Второго на воротнике костюма мужчины. Бомж рывком – как медведь лосося в научно-популярных фильмах про Аляску, – вытаскивает утопленника. Тот сгибается, теряет торжественность, стройность… Начинает выглядеть, как и все мертвецы не в гробу, Неприлично. Коряга, за которую утопленник зацепился, рвет его пиджак, мы слышим треск одновременно с картинкой маленького водопада воды, хлынувшего с мертвеца на землю. Видимо, бомжи тоже не лишены склонности к метафорам. Они говорят:

Ниагара, блядь, – говорит Первый.

Тащим быстро, – командует он.

Мужчины тащат покойника в густые камыши под мост. Мы видим там шалаш, рваные одеяла, доски, пенопласт, и некоторое подобие кухни: старые кастрюли, пара кирпичей… («очаг»). Покойника раздевают буквально за минуту. Сначала снимают с него туфли. Потом носки. Пиджак, рубашку, штаны. Тщательно выжимают вещи. Стягивают майку. Под пристальным взглядом Первого смущенный Второй возвращает на место нижнее белье покойного, которое, было, приспустил. Переворачивают тело. Мы видим причину смерти – она выглядит маленьким пулевым отверстием на затылке мужчины, видно, что все произошло неожиданно, и жертва не успела ничего понять. Поэтому выглядит так… умиротворенно.

Бомжи пытаются открыть дипломат: показать напряженные руки, внимательные взгляды, мы слышим цокание, пыхтенье…

Наверное, ни хера там нет, – пыхтит Первый.

Хуй бы ему что оставили, – говорит он.

Зачем тогда закрыт? – говорит Второй.

Если бы ограбили, обязательно раскрыли бы, – говорит Второй.

Наверное, знали, что там пусто, – растерянно говорит Первый.

Зачем тогда грабили? – говорит Второй.

И почему дипломат тогда тяжелый? – говорит Второй.

Вода? – говорит Первый.

Как, он же закрыт! – говорит Второй.

Первый замолкает. Возятся с дипломатом еще, пытаются вскрыть отверткой, консервным ножом, какой-то железкой, ломиком… Бесполезно. Наконец, оба садятся и растерянно глядят друг на друга. Дипломат – закрытый, – лежит на камне между ними. Первый говорит:

Может, взорвем? – говорит он.

Чем? – говорит Второй.

Первый кивает беспомощно. Говорит:

Шифр нам никогда не подобрать… – говорит он.

Банкиры эти ебанные, – говорит он.

Вечно свои бумажки ебанные прячут так, что хуй пойме… – говорит он.

Может, ключ где-то есть? – говорит Второй.

Мы же одежду обшмонали, – говорит Первый.

Ну, в одежде он бы и не стал прятать, – говорит Второй.

Ты хочешь ска… – говорит Первый.

Смотрят друг на друга внимательно. Первый чуть кивает. Бросаются к телу, и разжимают покойнику челюсти. Наклоняются. Мы видим их как будто из горла убитого мужчины. Крупно – лица. Оба выглядят измученными, несмотря на холод (ранняя весна), по обоим течет пот – это одна из стадий похмелья. Мы буквально ощущаем запах перегара.