Не скрою, мне польстило, что собеседник как бы заведомо знал о моем знакомстве с сочинением Локхарта «Биография сэра Вальтера Скотта». Но и при этом я бы, наверное, воздержался от участия в данном предприятии, если бы меня не сгубило тщеславие. Ибо я уже собирался сказать твердое «нет», когда, уж поверьте, совершенно случайно мне пришло на ум другое латинское слово.

– Мистер Уэддерберн, – заявил я, – мне придется взять время на avizandum.

К этому термину его друзья из числа судей в Эдинбурге прибегают, если не осмеливаются принять окончательное решение, не обдумав его хорошенько, и откладывают вынесение приговора на день. Он только рассмеялся в ответ, и мы договорились встретиться еще раз тем утром, когда он собирался отправиться на юг страны.

И пока он ждал автомобиля, который должен был доставить его через занесенные снегом дороги до железнодорожной станции, мне стало известно немного больше о его задумке. Он сказал, что есть у него молодой друг, не слишком удачливый писатель, сочинявший странноватые истории и нечто вроде мистерий о людях, с которыми он никогда не встречался, и о событиях, не совсем правдоподобных. И хотя происшествие с Гатри представлялось внешне вполне реальным, присутствовало в нем и нечто неестественное, а значит, как раз такой автор мог разобраться в нем лучше других. Поэтому мистер Уэддерберн решил передать ему все материалы в виде нескольких рассказов, написанных разными людьми, чтобы он обработал их по своему усмотрению: либо просто отредактировал, либо создал на их основе самостоятельное произведение. При этом ему будет поставлено жесткое условие (совершенно, на мой взгляд, необходимое) непременно изменить как наши имена, так и не ссылаться на Кинкейг, чтобы не добавлять нашему городку дурной славы, которой и без того предостаточно.

Что ж, теперь план показался мне вполне благонамеренным и даже способным извлечь хотя бы немного добра и пользы из злого дела. Короче говоря, я дал мистеру Уэддерберну обещание. И ниже приступаю к отчету о событиях, повлекших за собой смерть Рэналда Гатри. Начну я, следуя совету всем известного поэта Горация in medias res[4], а потом вернусь к более раннему периоду. Но ежели молодой друг мистера Уэддерберна из Эдинбурга не согласен с Горацием, пусть сам расставит все по местам.

2

Когда из долины Эркани пришло известие, что Рэналд Гатри покончил со своей безбожной жизнью, в Кинкейге оно мало кого опечалило. Человек благородных кровей, он долгие годы считался неотесанным грубияном и с незапамятных времен жил одиноко, как ворон. Наш предыдущий священник привык величать его «отшельником». И все помнили тот случай, произошедший много лет назад, когда сей служитель церкви отправился в долину, чтобы навестить Гатри и попросить пожертвовать денег на благотворительность. Одни говорили, будто бы Гатри, решив, что священник явился распекать его за вечно пустующую скамью, принадлежавшую ему в церкви, выстрелил в гостя из ржавого охотничьего ружья. Другие утверждали, что он спустил на святого отца свору собак, а третьи были уверены, что священника атаковали тамошние крысы, а они, доложу я вам, в Эркани невиданных размеров, и слухи о них распространились далеко за пределы наших краев. Но что бы там ни было – ружье, собаки или крысы, – а над священником потешался весь Кинкейг, потому как предшественника доктора Джерви наш народ не больно-то жаловал. Но если священника недолюбливали, то Рэналда Гатри просто ненавидели. Хотя, казалось бы, странно: святой отец вечно таскался по домам, кричал у порога: «Есть тут кто живой?» – и входил без разрешения, ожидая, что ему нальют стаканчик, а Гатри держался особняком и никому не досаждал. И все же ненавидели само его имя, таким он был мерзопакостным человеком.

Никто во всей округе не мог с ним сравниться в неприглядных делах, а ведь у нас хватало и других не слишком-то достойных сограждан. Тот же Роб Юл, собирающий тучный урожай с прекрасных полей вдоль Дрохета, у которого денежек водится побольше, чем у многих, отличается редкостной скаредностью. Везет, допустим, телега его муку с мельницы. Так он непременно идет сзади, покрикивает на возницу, чтобы был осторожнее, а если самая малая толика муки просыплется на землю, так у него всегда с собой совок бакалейщика, чтобы собрать все вместе с грязью. Или взять, к примеру, Фэйрбайрна из Гленлиппета, чью жену так скрутил ревматизм, что она превратилась в инвалида. Но будучи женщиной религиозной и непременной участницей всех церковных хлопот, она купила мужу машину, чтобы тот всегда мог отвезти ее в «Доркас»[5] или еще куда по разным надобностям. И конечно, Фэйрбайрн с радостью добыл себе шоферские права всего за четвертак – ведь он на десять лет моложе супруги и питает определенные надежды на будущее. Но ни Роб Юл, ни Фэйрбайрн и близко не стояли по своей зловредности с Рэналдом Гатри, занимавшим такое же место среди аристократии, какое Роб – среди простонародья, хотя сам был когда-то, как о нем судачили, человеком большой учености. Среди всех обитателей окрестных долин об одном Рэналде Гатри вы могли с полным основанием сказать, что он такой же пакостник, какими бывают только англичане. От него пострадал в Кинкейге почти каждый, потому как ему принадлежала земля на многие мили в округе, а его управляющий, гнусное существо по фамилии Хардкасл, с радостью давил и притеснял арендаторов, для чего и был нанят на службу. И когда пришла новость, что Гатри сам лишил себя жизни, многие не скрывали радости, а горевавших можно было по пальцам пересчитать. Те, которые радовались, несомненно, надеялись, что следующий землевладелец окажется лучше прежнего. А те, кто огорчился – люди, наделенные искрой воображения, – сожалели на самом деле лишь о том, что Гатри не забрал с собой своего гаденыша Хардкасла, чтобы тот продолжал давить и притеснять от его имени и дальше, но только в том месте, которое уж точно было уготовано хозяину среди проклятых душ в преисподней. Но Хардкасл оставался жив и здоров, словно только что родился из поганого чрева своей мамаши, а в глазах у него светился огонь, который, как отметил наш полисмен Лори, говорил, что он не только спокойно переживет эту трагедию, но еще и нагреет на ней руки. Вот почему, стоило пройти слуху, будто со смертью Гатри не все чисто и сам шериф приедет в Кинкейг, чтобы разобраться и установить истину, как у нас сразу же кое-кто начал предсказывать: болтаться, мол, скоро Хардкаслу на виселице, не иначе. А когда странностей стало больше, и пустили сплетню о том, что случилось с трупом, все кому не лень стали предрекать виселицу молодому Нейлу Линдсею, хотя многие в приходе по-прежнему считали и это делом рук Хардкасла. Старик Спейрз, начальник станции, которого в шутку звали Великим Мыслителем, поскольку он читал английские газеты, не уставал твердить, что Хардкасл точно причастен к смерти хозяина и попадет под подозрение как пить дать. Старина Спейрз набрался знаний из уголовного кодекса с тех пор, как начал получать для доктора Джерви сочинения Эдгара Уоллеса[6], и каждый вечер в «Гербе» разглагольствовал перед толпой выпивох, а те слушали его россказни как мудрые изречения Соломона. Впрочем, я снова теряю нить повествования.