– И куда ты теперь пойдешь? – спросил, нарушив молчание Нарзаныч.

– Туда, – махнул на восток.

– Тебя там кто-нибудь ждет?

– Нет.

– Оставайся с нами! – предложил вдруг Миха и сделал это так громко, что Гусь перестал храпеть.

Нарзаныч метнул в сторону Михи колючую стрелу глазами. Червяк оторвал взгляд от огня и посмотрел большими синими глазами на обоих.

– А вы кто?

– Мы рыбаки, – зло и почему-то с вызовом сказал Нарзаныч.

– Рыбу ловите… – задумчиво произнес Червяк.

– Ловим.

– Нет, не могу остаться…

– Почему? – с досадой спросил Миха.

– Я должен ответить на один вопрос…

– Вопрос?.. – Оба в недоумении уставились на него.

– Да, – прутиком пошевелил угли.

– Какой вопрос-то?

– Какой… – прищурился, – а такой, что ни один человек на него еще не ответил.

– Да ну, ни один человек! – махнул рукой Нарзаныч.

– Быть этого не может, – подхватил Миха.

– Может. Ни один человек еще не ответил на такой вопрос: в чем смысл жизни? Для чего мы пришли на эту Землю?

– Смысл… – задумчиво произнес Нарзаныч, насмешливо посмотрел на Червяка и сказал, указывая на восток: – И ты думаешь там найдешь ответ?

– Не там, так в другом месте. Каждый человек задает себе этот вопрос, и у каждого свой смысл жизни, а многие его не находят до конца своих дней.

– Например, я, – засмеялся Миха, – я и не искал!

– Так ты из-за этого из дому ушел? – спросил вдруг Нарзаныч.

– И из-за этого тоже…

* * *

Аннушка поговорила с дочерью коротко и почти без слов. Она была из тех людей, которые убеждены, что физическая боль воспитывает лучше, чем нравоучительные беседы. Да и не умела она по-другому.

Саша не приходила больше, а он ждал, вечера проходили тускло, скучно, одиноко. Одинок… Он стал вдруг одинок – не с кем было разделить жизнь.

За месяц он так привык к встречам с ней, что это стало необходимостью, без которой не было гармонии в его жизни… не было… смысла.

За окном уже все посинело от сумерек, а она не шла. Часы пробили девять, а она не шла. Недочитанная книга лежала на столе, ожидая ее, а она не шла. Она все не шла… Он простоял у окна до глубокой ночи, а она все не шла…

Бедный, бедный он ничего не знал, не замечал косых взглядов, не слышал «случайно» брошенных колких фраз. Не знал, что произошло с Саней.

Он был слишком оторван от всего земного. Все эти люди были чужды ему. А он был чужаком в их стае, и все боялись его, не понимали. Не понимали… Не хотели понять…

Он устал ждать. В конце концов, что случилось?! Надо объясниться…

Они столкнулись в прихожей. Так близко их глаза еще не были никогда. Она окунулась в бездонную синеву для всех холодных глаз, и ее обдало теплом. Он потонул в нежном бархате ее глаз. Дыхание с трудом вырывалось из груди, и говорить не хотелось, взяла какая-то истома. И упасть бы в объятья друг друга, и никогда-никогда не расставаться!

– Саша! – пели его глаза.

– Митя! – пели ее.

Сказка обняла их ласковой теплой рукою и повлекла куда-то. Другой чистый светлый мир развернулся перед ними и манил своим теплом.

– Санька, ну ты где пропала?! – Аннушка отправила свою дочь за мукой. – Тебя только за смертью посылать!

Плюнула и вышла в прихожую.

* * *

Луна набрала силу, полностью очистилась от крови и стала похожа на дольку лимона. Нарзаныч сидел у костра и курил, прищурив правый глаз, так было всегда, когда он думал.

Смысл, смысл жизни… Для чего живем? Хм, а он-то об этом и не думал никогда, жил себе да жил, ни о чем не думая, ничего не ведая. И жизнь почти уже пролетела, а тут на тебе, в чем смысл-то ее был? Поди узнай теперь.

Он вспомнил мать. Эх, мамка! Сколько он ее помнит, она жила все для него. Ну, конечно, не для него одного, пятеро их у нее было. Всем помогала, всех на ноги поставила. Так что ж выходит, жила, что б им помочь, – вот ее смысл жизни? А он, сам он, что он такое есть?

Вон Паха в прошлом году девчонку из проруби вытащил, а сам под воду ушел, это что, он жил ради этой минуты?

А смысл – что это вообще такое? Червяк говорил – содержание. Говорил, если жизнь – это бокал, то смысл – это то, чем наполнен этот бокал. А наполнен он может быть чем угодно – от изысканного вина, до болотной мути. Но разве бывают люди, жизнь которых пуста и не наполнена смыслом? В это Нарзаныч верить отказывался, просто не мог.

«Ты-то сам для чего живешь?» – спросил он себя, насупившись и зло сплюнув. Семьи у него не было, работы теперь тоже. Для кого живет? Для чего?

Тишина. Звезды гаснут. Храпит Гусь, сопит Миха.

* * *

– Ха, пришел! – раздалось шипение за спиной Сани.

Она вздрогнула, оглянулась и увидела мать, готовую к прыжку.

– Анна Ивановна, я как раз хотел вас видеть, – спокойно сказал Червяк и подошел ближе. – Я люблю вашу дочь и хочу на ней жениться, как вы на это смотрите…

Тишина. Хриплое дыхание Аннушки. Лицо Сани, наполненное тайной радостью и явной тревогой. Вот все, что отчетливо помнил Червяк из того вечера, то, что случилось после признания, превратилось в размытую картину – краски и звуки смешались. Он уже не слышал Аннушку, но чувствовал ее злобу, ее звериную злобу. Он видел слезы Сани. И еще ясно чувствовал, что его бокал, его жизнь треснула, и сквозь эту трещину медленно сочится золотистое шампанское. Капля за каплей он терял смысл, смысл жизни. Он пытался оставить в бокале хоть каплю, что-то говорил Аннушке – бесполезно.

Саня выбежала из прихожей, рыдая…

Он не помнил, как пришел домой, он чувствовал, что бокал пуст, – шампанское обожгло душу, и та корчилась в агонии.

– Митя!

Оглянулся. На пороге Саша, косы растрепались, глаза влажные горят.

– Это правда? – подошла ближе, заглядывая в глаза.

– Да, я люблю тебя.

– Я тоже…

Нежные тонкие пальцы коснулись его волос и заскользили вниз по щеке, он припал к ним губами.

– Давай уедем из этого ада… – зашептал он, целуя ее руки, – здесь все злые, чужие нам… уедем и поженимся в К-нске.

– Нет, Митя, я не могу. Не могу без ее согласия. Надо подождать.

– Ждать… – повторил он глухим голосом. – Я не могу ждать. Я скоро должен уехать… – поморщился, будто съел что-то кислое, – неужели ты не видишь, что она никогда не даст согласия?

– Почему ты не хочешь остаться здесь?