Ибрагим же прям в индийский фильм просился — не бился, а танцевал! Чудом вновь оказался на ногах, оттолкнулся от стены, крутанулся вихрем — противники в нерешительности отступили на шаг. Старик будто каждым движением лыбился своей проснувшейся сноровкой. Выхватил инициативу из их неловких пальцев, словно горячую картошку. Втроем его могли теснить — но вот вдвоем…

Его клинок опробовал видимую брешь снизу у того мерзавца, что оказался ближе, но встретил сопротивление. Старику будто того только и нужно было, ибо короткий кортик — где взял, откуда достал? — тотчас же вспорол поганцу брюхо. Выгнувшись и разом потеряв всю волю к сопротивлению, тот начал удачно заваливаться на союзника. Бухнулся тому прямо под ноги, заставил его споткнуться — и это решило исход схватки.

Кондратьич меня еще раз окликнул, ухо грязное мне к груди поднес. Как понял, что дышу, от радости разве что не лопнул.

— Сейчас, барин, сейчас! Вы только держитесь — до города-то рукой подать! Слышите, Федор Ильич? Нельзя помирать. Видите, вон уже огни городские…

Я не видел, чуя, как проваливаюсь в беспамятство. Но слышал топот сапог наших преследователей…

* * *

Дразнить Костлявую: получить смертельное ранение и выжить! Такое не каждый день случается, ага?

Бред властвовал в голове, правя бал суматошными снами. Потехи ради он заставлял меня убегать от стаи крохотных, но кусачих камазов, резко превращая их в один гигантский, готовый намотать меня на свои колеса. Пробуждение стискивало в руках молот боли, не обещая мне ничего хорошего. Сейчас, говорило оно, ты только открой глазки, дружище! И мы зарядим тебе прямо в лоб. Боясь подобной перспективы я не спешил открывать глаз.

В редкие моменты мне все удавалось на мгновение вырваться из душного, горячего плена морфея. Надо мной хлопотали — я слышал голоса, чувствовал, как с меня стягивают рубаху, нежными руками растирают по груди какую-то до безобразного вонючую мазь. Во рту стоял гадкий привкус, меня мутило — не знаю даже, каким чудом не стошнило.

В меня время от времени заливали отвратную, терпкую на вкус дрянь — она ухала куда-то в желудок, тут же горячим теплом расходясь по всему телу. Влажные тряпицы одна за другой спешили посетить мою голову. Потом резкий, суровый, но красивый женственный голос выгнал всех прочь из комнаты. Хирург, наверно. Может быть, даже очень красивая. Не так страшно умирать на руках прекрасной девушки. Через силу, но я попытался улыбнуться, прежде чем мгла вновь овладела сознанием.

Когда же ко мне вернулись силы, а я ощутил, что на самом деле не сплю, а просто самым наглым образом валяюсь с закрытыми глазами. Стало понятно: я жив, а значит — слава нашим эскулапам! Злой сарказм поигрывал ножичком злых шуток, поспешив шепнуть на ухо, что попавшие под грузовик новенькими, чистенькими и здоровенькими не бывают. Как думаешь, вопрошал он, чего у тебя больше нет? Рук, ног? Может, чего еще не менее важного?

Его противный гогот заставил меня открыть глаза, дабы принять горькую правду своего нового бытия.

Правда оказалась очень даже сладкой. Я захотел покачать головой, прогнать наваждение — проснуться-то я проснулся, а вот бред никуда не делся. Хотя на такой бред ой как грех жаловаться. Рядом со мной, поверх одеяла, возлежала рыжеволосая девица. Стыд ей был явно не знаком — задрав подол ночной рубахи, она увлеченно водила рукой между ног. Легкий пушок рыжих волос пробивался на гладкой коже, сама же она, закрыв глаза, чуть приоткрыв рот, стонала от томного самоудовлетворения.

Чего уж тут говорить, неожиданно. Я видел порно, которое начинается точно так же. Поддаваясь естественному мужескому порыву потянул к ней руки, высвобождаясь из-под одеяла. Ммм, как мягко и тепло. Встрепенувшись, девица вдруг открыла глаза, часто заморгала — я ждал, что она влепит мне затрещину.

Вместо этого она решила наградить меня объятиями — обрадовавшись, как родному, уткнулась лицом в мою грудь, зарылась, будто в подушку. Ей как будто было все равно, что мои руки бесстыдно гуляют по ее телу, неспешно ползут к оголенным ягодицам. Не ущипнуть такие круглые орешки было попросту невозможно.

Тело просило большего, требовало сорвать с нее нескромный пеньюарчик и показать, что я делаю с теми девицами, что просыпаются в моих объятиях.

Огляделся — если я где и был, то уж точно не в больничной палате. Со всех сторон на меня уныло взирали натюрморты, будто кто-то хотел засыпать, любуясь на бесконечные подносы с едой. Кровать с балдахином приняла на себя всю тяжесть моей тушки, чуть поодаль высились заполненные книжные шкафы. Ну или я, будто в каком фильме, провалялся добрых два десятка лет в коме, и мир изменился до неузнаваемости. Если тут так больных лечат, я не против поболеть еще недельку-другую, а то и целый месяц прихвачу.

На пышной софе напротив лежала, съежившись в три погибели, темноволосая девчонка. Сопела, прижимая к объемистой груди плюшевого мишку — словно надеялась им согреться.

Так, ну, еще странней-то оно все стать ведь уже не может, правда?

О как же, чтоб вас всех с подвывертом, ошибался!

Девица, что избрала меня в свою лежанку, вдруг встрепенулась. Сквозь рыжие волосы приподнялись острые, треугольные ушки с красно-черным мехом.

Она приподнялась, и на меня в тот же миг уставились зеленые, полные любопытства глаза.

Не знаю, чего я ждал. Женщины, просыпавшиеся в моих объятиях прежде, были горазды на всякого рода каверзы. Одни спешили отвесить пощечину, другие хмурили брови, третьи удивлялись моему обществу — словно надеялись, что за ночь я обращусь в принца на белом мерседесе.

А эта была мне рада, словно утреннему рассвету.

— Проснулся. — Она хлопала глазами так, будто надеялась взлететь на ресницах. — Проснулся, проснулся! Ты проснулся!

— Я проснулся, — кивнул, соглашаясь. Как будто не я только что ей сиськи мял. Она не дала мне встать на ноги, легко, но настойчиво толкнула вновь на кровать, будто требуя продолжения банкета.

— Алиса! Сейчас же перестань! Ты что вытворяешь?

Брюнеточка уже была на ногах. На лице — вся учительская строгость. На носу маленькие очечки с голубоватыми линзами. Одной рукой она продолжала прижимать к себе игрушку, второй тащила от меня Алису за пушистый хвост. Та сопротивлялась, но очень слабо.

— Сплю с ним вместе. Нельзя? Мы в детстве всегда спали… Втроем!

На миг подумал, что если бы мне в жизни выпал тройничок с такими красотками, я бы обязательно запомнил.

— А ну слезай с него! Живо! — При упоминании подружки о том, что мы раньше частенько делили одну постель, девчонка густо покраснела и зажмурилась.

— Его раны только-только затянулись! Ему еще нужен покой, а ты уже… как всегда!

Алиса нехотя сползла с меня, встала с кровати, пошла к креслу, где кучкой лежала одежда. Она знала о своей красоте, а потому каждым движением желала, чтобы ничто тайное не укрылось от моего любопытного взгляда.