поспешил к нам. Повеяло перегаром. Он предложил навалиться на одну половину втроём. Я взял за ручку, женщина с другой стороны, а он сунул пальцы внизу в щель. Немного сдвинули, но пролез бы только я.

– А ну-ка, в сторонку, – сказал мужик и махнул рукой.

Пару ударов ногой и половинка двери открылась. Вторая так и не поддалась.

– Никому ничего не нужно, никому ничего не нужно, – бормотала кондукторша, обилечивая меня. – Десять лет работаю и одно и то же, одно и то же. Вешаем эти плакаты, вешаем. А насрать всем на эти плакаты. Ломают, рисуют, обивку пачкают. Но это ещё хорошо если пачкают. Могут и резать, сдирать. Ужас, ужас. И они хотят нормальные условия? А ещё и претензии выставляют, мол, почему грязно у вас, почему то, почему сё. А сами же срут. Срут, а в говне ездить не хотят.

Я покорно кивал, поддакивал. Ту же самую песню она заводила возле каждого пассажира.

Начался отрезок пути с кучей дачных посёлков. Старики-дачники заполняли вагон. Больше места занимали их «кравчучки», чем они сами. Велосипеды, вёдра, банки, пакеты, пластиковые бутылки с молоком… Людей теперь стало полно.

Суп. Запах холодного супа. Я взглядом пробежал по головам и быстро распознал эпицентр – одна из старушенций проголодалась и открыла баночку. Всегда казалось, будто они специально берут с собой один и тот же суп, чтобы потревожить носы других. Зачем начинать есть за двадцать минут до города? Наверное, это доставляет удовольствие. Уютная атмосфера, вкусная еда. Конечно, на кухне так не покушаешь. Здесь незабываемые эмоции. Я мысленно пожелал ей приятного аппетита и продолжил смотреть в окно.

«Новая Быстра» – последняя остановка перед Житомиром. От неё к городу минут десять – пятнадцать, но люди уже выстроились в огромную очередь на выход. Проход между рядами забит. Видимо это у них в крови. Какой-то особый инстинкт становиться друг за другом в любом месте. И все они, как персонажи Гайдая. Поколение очередей, докторской колбасы и чая со слоном.

У деда с армейским вещмешком на плечах выпала пачка сигарет. Женщина окликнула его:

– Папиросы подымите, а то жена не купит больше, – засмеялась.

Причём тут жена я не понял.

Он, ничего не ответив, начал нагибаться за пачкой. Люди спереди и сзади него запротестовали, зашумели. Дед протаранил своим баулом хилую старуху с палочкой. Не будь здесь толпы она бы спокойно завалилась на пол. Но её удержали. Кто-то случайно пнул пачку, и она залетела под моё сидение. Я сначала подумал нащупать её ботинком и ударом отправить обратно. Это показалось мне некрасивым. Я нормально достал и отдал сигареты деду.

– Ой, сынок, дай тебе бог здоровья, – сказал старик и протянул мне одну.

Я замедлил.

– Не куришь? Ну, ладно.

– Давайте, – сказал я и взял сигарету.

Он похлопал меня по плечу и пристроился обратно в очередь.

Отлично. Сейчас выйду и покурю на ночном вокзале. Я пошарил по карманам – ни зажигалки, ни спичек нет. Просить у деда точно не стану. Куплю коробок на остановке.

Электричка затормозила. Стоявшие люди пошатнулись, как кегли и потекли на улицу. Я успел дослушать ещё одну песню, пока все вышли. Потом спокойно покинул вагон. Перешёл через рельсы. Не доходя до ворот понял: чего-то не хватает. Сумка! Вернулся.

Вагон мне показался другим. Что-то в нём изменилось за эту минуту. Грустное эхо недавно вышедших людей металось от сидения к сидению, от стенки к стенке и никак не могло найти выход. Оно останется тут навсегда. Я вдруг понял, чем пахнут эти вагоны помимо ядрёного туалетного духа. Они пахнут этим эхом. Запахом, который копится здесь десятки лет.

Издали, приближаясь к остановке, я увидел троллейбус. Побежал. Успел.

Этот железный муравей зажал людей, как парниша потной рукой букет перед первым свиданием. Клубы чужих мыслей витают рядом. Включить музыку невозможно. Одной рукой держусь, второй держу сумку, чтобы не ставить на грязный, мокрый пол.

Сквозь толпу протискивается кондуктор. Балансируя, я вынул первую попавшуюся купюру и ткнул женщине. По цвету понял – десять гривен. Получил билетик и сдачу. Как назло, она насыпала в ладошку мелочь. Я кое-как справился и ухватился за поручень, выдохнул. Вспомнил, что не покурил. Но возвращаться уже не вариант.

Моя остановка. Еле-еле вышел на улицу. Глубоко вздохнул и поставил сумку на лавочку. Рука отваливалась. Спина трещала по швам. Может бабушка всё-таки права: нужно больше есть?

Я постучал в окошко ларька:

– Д-доброй ночи. Есть спички?

Женщина порылась под прилавком, громко чвакая жвачкой.

– Не-а, – оборвала она.

Путь до квартиры дался тяжело. Останавливался четыре раза. Чуть не споткнулся через пробегавшего мимо кота. Ещё и ввязался какой-то бездомный. Пол дороги, до одного из поворотов, просил у меня деньги, рассказывал о своей тяжёлой судьбе, увлекательных любовных похождениях и том, что Бог подарит мне лучшую жизнь, если я дам ему денег. Я молчал и не вынимал наушники из ушей.

Благо, что квартирка на первом этаже. Замок, как всегда, не поддаётся ключу.

Наконец дверь открылась. Я включаю свет, оставляю сумку в коридоре. Раздеваюсь. Иду в тёмную кухню, интуитивно нахожу спички. Ложусь на пол. Сигарета помялась в кармане, но это не имеет значения. Закуриваю.

Тишина. Одиночество. Нити дыма потянулись к потолку.