Глянь в зеркало. Ты тоже на старика не похож, — ворчливо ответил зампрокурора. — Он мужик с голо­вой. По-китайски жучит лучше, чем по-русски... Я приметил, как ты на него поначалу окрысился. Страш­ный ты человек, Турецкий. Не все полковники и ге­нералы воруют. Некоторые и зарабатывают. Слишком подозрителен ты стал, Турецкий.

Як нему, как к человеку, а он... «делишки-и...». От одного такого «делишка» мне до сих пор икается.

Шагай, Саша, — закончил разговор Меркулов.

Саргачев стоял в холле, снова курил, крутя в руке зажигалку.

Может, и вправду махнем в «Пескарь», Вале­ра? — подойдя, сказал Турецкий. — По рыбке я бы с большим удовольствием ударил.

Пойдем на Патриаршие пруды. Здесь недалеко.

Вспомнил! Ты же там родился!

Я был рожден не в прудах. В доме возле пру­дов, — усмехнулся Саргачев.

В доме, где жила Марина Цветаева.

Точно.

Они вышли на улицу. Возле прокуратуры стояло много машин. Валерий, как почти все автолюбители, бросил безотчетный, но пристальный взгляд на корич­невый «форд», и это обстоятельство не ускользнуло от внимания Александра.

Твой?

Мой.

Богато живешь.

Три с половиной «зелеными». Газета «Из рук в руки». Восемьдесят девятый год. Пробег за девяносто. А где твоя?

Вон стоит.

«Жигуленок». В свое время у тебя, по-моему, была пятая модель?

Сгорела. Что смотришь? Взорвали. Метили в меня, но не попали.

А эту «шестерку» новой взял?

Почти новая была. Да она и теперь нестарая. Года полтора.

Порядка семи «зеленых». И кто же из нас богаче?

Турецкий неопределенно пожал плечами. Он не стал объяснять, что не покупал эту машину: она своеоб­разный подарок от бывшей клиентки, отвалившей за границу.

Дочка растет? — переменил разговор Саргачев.

В школу в этом году пойдет.

Бракодел.

А у тебя, конечно, сыновья?

Нет у меня ни сыновей, ни дочерей. Один живу. В той самой квартире, отцовской, на Кутузовском, — ответил Саргачев и, как бы предупреждая дальней­шие вопросы, добавил: — Родителей похоронил.

Был конец апреля, уже зазеленели кустарники, да и на старых деревьях кое-где появились листочки. По­года выдалась солнечная, теплая, и многие москвичи и москвички сбросили плащи и пальто.

Турецкий и Саргачев, перейдя Тверскую по подзем­ному переходу, нырнули в арку массивного, сталин­ской постройки, дома и, миновав несколько узких про­улков, вышли к Патриаршим прудам. На водной гла­ди пруда, будто изваянные из белоснежного мрамора, застыли два лебедя.

Красота, — сказал Валерий.

Нет слов.

Посиди, — кивнул на скамью Валерий. — Я мигом.

Он быстро зашагал к торговой палатке, стоящей не­подалеку, а Турецкий сел на скамью и стал смотреть на застывших птиц. Он давно, пожалуй, со времен работы в Свердловском районе, не бывал здесь, и теперь ему было странно думать о том, что рядом, в нескольких сотнях метров, несутся по Тверской машины, пахнет бензином, асфальтом, царят суета и гам, а здесь тиши­на, покой, смотрят в воду старинные особняки, белые лебеди... Смотри ты! Очнулись! Поплыли, родимые... Как плывут, как гордо и величественно плывут! Но по­чему он так долго не был здесь? Стоп. В доме Цветае­вой проживала Валеркина бабушка, и звали ее Евдоки­ей Егоровной, бабой Дуней. Бывало, и частенько быва­ло, заходили к бабе Дуне он, Турецкий, и внучок Валерочка. И не одни, с дамами. Бабуля выпивала с молодыми людьми, как она выражалась, с наперсточек и уходила из своей огромной комнаты к соседке, а они... Что вспоминать! Дело молодое. Помнится, в одну из подобных ночей выгнал Валера свою очередную даму, сухо плакал, скрежетал зубами, звонил какой-то Лари­се, о чем-то умолял, в чем-то каялся, унижался. Потом он долго лежал, смотрел в потолок, внезапно вскочил и ушел в ночь. На следующий день Турецкий спросил у Валерия, кто такая Лариса, а тот промолчал сперва, а потом сказал, что для мужика самое страшное — уни­жение. После этого откровения визиты их к бабе Дуне прекратились. Быть может, потому и перестал прихо­дить Турецкий на Патриаршие...

Вернулся Саргачев с пластмассовым подносом в ру­ках, на котором стояли бутылка коньяка с надетыми на горлышко стаканчиками и бумажные цветные та­релочки с бутербродами.

За встречу! — наполнив стаканчики, сказал Сар­гачев.

Будь здоров.

Итак, начнем, — прожевав бутерброд, заговорил Валерий. — Ты назначен шефом, а значит, в мои обя­занности входит, в меру знаний, обрисовать картину положения в Гонконге. Тебе, надеюсь, известно, что я являюсь ведущим специалистом по гонконгским ма­фиозным структурам?

Нет. Я лишь сегодня узнал о твоем знании ки­тайского.

Я, между прочим, знал его с детства. Отец не­сколько лет работал в китайском консульстве... Бывал в Гонконге?

Пока не приходилось.

Думаю, придется. Так что рассказывать о красотах города, об ароматах китайской кухни, а также красных фонарях массажных салонов я не буду, а сразу беру быка за рога. Российские мафиози проторили дорожку в Гон­конг и завязали дружбу с главарями местных тайных обществ, крестными отцами. В Гонконге их называют триадами. Подобный союз может породить на свет не­уловимого и всемогущего монстра. Спецслужбы Гонкон­га уже давно обратили внимание на частые вояжи рус­ских, не раз предупреждали московских коллег, однако придраться было не к чему. До момента, пока не была перехвачена небольшая партия героина, следовавшая с Востока. — Саргачев щелкнул зажигалкой, прикурил си­гарету, глубоко затянулся. — Тебе, конечно, известно, что, как правило, героин попадал в Россию через Тад­жикистан, Узбекистан и Туркмению. Это пакистано-аф- ганский героин. Задержанная партия, как выяснили наши специалисты, выше качеством, произведена то ли в Камбодже, то ли в Лаосе, и уж точно не в Пакистане. Значит, открывается или уже открыт новый путь транс­портировки. Возможно и другое: воронежские тайные склады уже наполнены качественным дальнеазиатским героином, и российские наркодельцы лишь ждут удоб­ного случая, чтобы выбросить его на рынки.

Это война кланов. Не будет же сидеть сложа руки тот же Тофик Алиев, торгующий анашой и прочими травками, глядя, как уплывают денежки!

Война уже идет.

Я имею в виду большую кровь.

И она не за горами.

Интересную картинку ты нарисовал, — прогово­рил Турецкий. — Или еще не вечер? Есть события и покруче?

Возвращаюсь к триадам. Я несколько неверно ис­толковал значение этого слова, назвав триадами лишь крестных отцов. Понятие более обширно и включает в себя тайные общества, живущие по своим суровым зако­нам. Достаточно сказать, что они уже несколько столе­тий контролируют значительную часть финансового мира Гонконга. Хотя и первоначальный смысл также спра­ведлив. Система хорошо законспирирована, все триады обеспечены документами, подтверждающими их легаль­ный бизнес. А теперь — насчет покруче... В Гонконге проживает весьма респектабельный господин — некий Джек Кан. Его мать русская, внучка одного из сподвиж­ников Колчака, отец — китаец. Кан занимается торгов­лей оружием новейшего образца, и даже атомным. По последним сведениям, достиг в этом деле заметных ус­пехов. Теперь сопоставь следующее. Банковские и тор­говые законы Гонконга отличаются большой гибкостью. Аферисты всего мира используют это обстоятельство с большим личным наваром. И наши нувориши очухались. Отмыт уже не один миллиард долларов. Скажу больше.Триады сейчас активно отмывают наличную валюту, по­ступающую по каналам российской мафии. Обе стороны торопятся. Первое июля девяносто седьмого года не за горами. Территория и Тайвань переходят к Китаю. А там, как говорится, не попляшешь. В спешке, глядишь, тот же Джек Кан возьмет и продаст аккуратную установочку с атомным зарядом какому-нибудь Ване Иванову. А?