Мои друзья не смогли ответить. Ладно, на месте разберемся.

* * *

В будний день в ноябре на кладбище было пусто. Морозы сменялись оттепелями, снег еще не покрыл землю толстым слоем, хотя снегопады были, но все выпавшее через какое-то время таяло. От гололеда граждане мучились почти каждый день, так как городские службы, как всегда, оказались к зиме не готовы. Да и от использования реагентов у нас теперь отказались, объясняя этот отказ беспокойством об окружающей среде. Но почему-то забота властей об экологии не распространяется на парки и скверы, которые вырубаются, например, для строительства торговых центров. Получающиеся каменные джунгли — это что, здоровая окружающая среда? Полезная для человека? Или все-таки для чьего-то кармана? Складывается впечатление, что любая деятельность, которая ведется в наше время, нацелена исключительно на чье-то личное обогащение, несмотря на все разговоры о благе народа. Отказались от реагентов — закупили много техники, чтобы убирать снег. Но ведь явно же не все бюджетные деньги пошли именно на закупку. Техника стоит в разы дороже реагентов. Все дело не в экологии, а в том, что с техники откат больше, чем с реагентов?

Насчет прохода по кладбищу я не беспокоилась — центральную и боковые аллеи у нас чистят (то есть должны чистить) на всех кладбищах. На это город выделяет средства, как мне лично сказал один из наших городских «похоронных» начальников. Проход к могиле чистят в случае захоронения (это входит в стоимость), или расчистку можно заказать заранее, если собираетесь посетить кладбище зимой. В прошлом году меня приятно поразило Южное кладбище, куда ездила на похороны, причем после сильных снегопадов: вычищены аллеи были отлично, никаких забулдыг и гастарбайтеров (по крайней мере, я не видела ни одного), только мужчины славянской внешности, все абсолютно трезвые и очень вежливые.

Земля на кладбище, конечно, уже промерзла. Но свежую могилу можно было вскрыть самостоятельно без помощи профессиональных могильщиков и специального инструмента и подготовки. Лопат было бы достаточно. Это, похоже, и собирались сделать двое мужчин, которые лежали в окружении венков и цветов, сдвинутых в сторону.

— Снимай, — сказала я Пашке, разглядывая фотографию немолодого, почти лысого мужчины лет шестидесяти. Или его снимали в шестьдесят, а умер он в гораздо более почтенном возрасте?

Я никогда раньше не видела этого человека. Во внешности не было ничего особенного. Не красавец, но и не урод. Обычный дядька. Я стала читать надписи на венках и по ним тоже не смогла определить, кого похоронили. Кто это такой? Чем он занимался при жизни?

Поверх могилы лежали двое мужчин лет тридцати, может, чуть постарше. Так, как лежали они, могут только мертвые. Лица обоих искажали гримасы боли и ненависти. Рука одного сжимала пику, которая вошла в бок второму и пригвоздила его к земле. Второй сжимал рукоять ножа, который вошел в грудь того, что с пикой. Это ж надо было так постараться! Если бы убитого пикой вовремя нашли, его, возможно, удалось бы спасти. Но мы приехали слишком поздно. Вероятно, и бомжи были слишком поздно (или рано). Я предположила, что эти двое убили друг друга ночью, а бомжи появились утром. Крови вытекло много, она успела замерзнуть. Ночами у нас холодно.

Рядом с могилой стояла банка с какой-то буроватой или красноватой жидкостью, с завинчивающейся крышкой. Мне показалось, что это кровь, но я не стала к ней прикасаться. На спине убитого пикой был рюкзак, который, в частности, и помешал ему освободиться. Из рюкзака торчал черный полиэтиленовый пакет, я заглянула в него и увидела мужские ботинки. Не стоптанные, но явно ношеные. И явно меньшего размера, чем у убитого. Если какие-то еще вещи и были, то лежали внизу под ботинками, а я знала, что ничего трогать на месте преступления нельзя. Тут, конечно, и до меня люди побывали, но тем не менее. Я предположила, что в рюкзак до меня заглядывали бомжи и, конечно, не посчитали нужным его застегнуть. Спасибо, облегчили мне работу. Ботинки их не заинтересовали.

Я сказала несколько слов перед телекамерой — так, чтобы не заслонять «вид», и его комментируя. Потом сфотографировала «вид» на телефон и отдельно фотографию усопшего. Затем набрала Андрюшу из Управления. После того как жена уехала на чужом «Мерседесе», не выдержав его сумасшедшей работы, Андрюша живет с мамой и больше жениться не собирается. Иногда он с большим удовольствием составляет компанию Пашке и Василию.

— Ну, опять какую-нибудь гадость скажешь или за сводочкой? — спросил давний приятель.

Я сказала гадость и спросила, не знает ли приятель, кого вчера или позавчера хоронили на Борисоглебском. Он не знал, сказал, что выезжает и сам позвонит, кому требуется.

А я сделала еще один звонок. Иван Захарович Сухоруков, которому я звонила, — личность в нашем городе известная, да и не только в городе. В наше время в нашей стране трудно работать, не имея покровителя — по крайней мере, в тех сферах, в которых тружусь я. Мне повезло — я не интересую Ивана Захаровича как женщина. Вот если бы я поправилась килограммов на пятьдесят… Я невысокого роста, худая, совсем не во вкусе известного мецената! Но он объявил меня своим пресс-атташе, и я уже который год освещаю его инициативы, а они очень хорошо вписываются в тематику «Криминальной хроники». Народу они страшно нравятся, и передачи об Иване Захаровиче и его инициативах имеют бешеный рейтинг, тираж «Невских новостей» растет, вот только чиновники не понимают широты русской души старого вора в законе, который хочет память о себе на века оставить. То он элитный следственный изолятор желал построить, то мост к старым «Крестам» (а то органам, у которых вечно не хватает бензина, спецавтозак в обход приходилось гонять), то тоннель (там же) и сфинкса на тумбе поставить со своей башкой (в смысле сделанной по образу и подобию). Обо всем этом и многом другом народу рассказываю я. В частности, поэтому граждане, желающие обратиться к Ивану Захаровичу за помощью или защитой, выходят на меня, так как это значительно проще.

Правда, как я понимаю, главная причина выступления Сухорукова со всеми этими инициативами заключается в том, что ему скучно. Денег заработал на много поколений вперед (хотя, несмотря на солидный возраст, никогда не был женат и детей у него нет, но женщин любит, и только женщин), все в жизни перепробовал, включая не одну пятилетку в строгой изоляции, добился всего, чего хотел и о чем в молодые годы даже помыслить не мог. У него несколько официальных предприятий, а сам представляется банкиром. Банк на самом деле есть. Я в нем даже деньги храню, потому что Ивану Захаровичу доверяю больше, чем государству. Нас таких много. По крайней мере, гораздо больше, чем доверяющих государству. Может, потому, что Иван Захарович, несмотря на весь официальный бизнес, до сих пор живет по понятиям (то есть по справедливости), а не по законам (то есть какой-то странной выборочности)?

С его помощником Виталей мы какое-то время жили вместе, потом несколько раз расходились и снова сходились. Жили мы с фейерверком эмоций. Было много хорошего, но расставались каждый раз бурно. Секс с Виталей — это лучший секс в моей жизни. Мы поняли, что в одном доме точно жить не сможем, а вот если иногда встречаться… Но наши встречи тоже проходят бурно. Хотя я знаю, что Виталя всегда придет мне на помощь, если она потребуется. Причем это будет любая помощь — физическая, моральная, юридическая, материальная. Это человек, на которого я могу полностью положиться. В на самом деле трудных ситуациях он всегда на моей стороне — куда бы я ни вляпалась. Конечно, поорет, поматерится, но реально поможет. И «папа» Сухоруков, и все его помощники считают, что их жизнь без меня была бы пресной и скучной. Я говорю, что Иван Захарович и без моего участия все время развлекается. Он отвечает, что не представляет, куда я могу еще влезть и что накопать, и каждый раз удивляется, хотя, казалось бы, удивить его уже невозможно. И при каждой нашей встрече старый вор просит его не разочаровывать. В жизни должен быть интерес!