Лакей принял плащ у милорда.

Запоздалый гость небрежно поправил на груди примявшиеся дрезденские кружева.

– И что же такое с моим плащом, Чарльз? Мистер Чарльз Фокс в ответ передернул плечами:

– Но в нем огромная дыра, Вайдел. – Он приблизился и осторожно потрогал прожженную полу плаща маркиза. – И чертовски пахнет порохом. Ты кого-то подстрелил?

Его светлость маркиз Вайдел, облокотившись на перила, изящным жестом открыл свою табакерку.

– Всего лишь одного мерзавца разбойника, – ответил он.

Мистер Фокс на минуту стал серьезным, оставив игривый тон.

– Ты убил его, Доминик?

– Разумеется, – прозвучал небрежный ответ.

– И что ты сделал с трупом? – ухмыльнулся мистер Фокс.

– Что сделал? – раздраженно отозвался маркиз. – Ничего. Что я мог с ним сделать?

Мистер Фокс потер подбородок и немного подумал.

– Дьявол меня побери, если я знаю, – ответил он, – но ты не должен был оставлять труп на дороге, Доминик. Его увидят, когда гости поедут обратно в город. Дамам это не понравится.

Его светлость взял щепотку табаку, поднес к классически вырезанной ноздре, но помедлил

нюхать.

– Я об этом не подумал, – признался он. В глазах его появился озорной огонек: по всей вероятности, разговор с франтом забавлял его. Он обратился к лакею, все еще стоявшему рядом с плащом, перекинутым через руку: – Там на дороге валяется труп. Мистеру Фоксу это не нравится. Труп придется убрать.

Хорошо выдрессированный лакей внешне остался невозмутим.

– Слушаю, милорд. И что ваша светлость желает, чтобы мы сделали с ним?

– Понятия не имею, – ответствовал маркиз. – Чарльз, что ты хочешь с ним сделать?

– Что можно сделать с трупом, который валяется посреди Хоунслоу-Хит? Я считаю, что его надо отвезти к констеблю.

– Слышали? Труп надо отвезти в город.

– На Боу-стрит, – уточнил мистер Фокс.

– На Боу-стрит, с приветом от мистера Фокса.

– Дьявольщина, Доминик! С приветом от маркиза Вайдела, мой друг.

Лакей с трудом проглотил ком в горле и произнес с явным усилием:

– Будет сделано, сэр.

Мистер Фокс взглянул на маркиза Вайдела:

– По-моему, мы все уладили, не так ли, Доминик?

– Потратив при этом впустую столько времени, – маркиз отряхнул рукав тонким носовым платком, – я не намерен больше забивать себе голову мыслями об этом разбойнике.

– Что ж, пойдем наверх?

– Согласен, дорогой Чарльз. – И милорд начал лениво подниматься по лестнице.

Мистер Фокс, пристроившись рядом, достал из кармана элегантный веер и, раскрыв его, показал приятелю.

Его светлость внимательно оглядел вещицу.

– Очень мило. Шассерио[2], полагаю?

– Ты прав. – Мистер Фокс помахал веером. – Сюжет с Телемахом, исполненный на слоновой кости, видишь?

После того как оба джентльмена скрылись за поворотом широкой лестницы, стоявшие внизу лакеи обменялись взглядом.

– Сначала труп, в следующий момент – веер, – сказал тот, что держал плащ Вайдела. – Вот он – высший свет!

Эпизод с трупом уже вылетел из головы маркиза Вайдела, но мистер Фокс, считая, что история стоит того, чтобы о ней узнали другие, тут же рассказал ее двум-трем гостям, которые, в свою очередь, тоже не стали молчать. Очень скоро новость достигла ушей леди Фанни Марлинг, присутствовавшей на рауте вместе с сыном Джоном и дочерью Джулианой.

Леди Фанни овдовела много лет тому назад, и в свете давно перестали осуждать ее второй брак. Несмотря на несомненную ветреность в молодые годы, она искренне любила покойного ныне Эдварда Марлинга. Вдова истово соблюдала траур в течение года и когда, наконец, снова появилась в свете, прошло немало времени, прежде чем она позволила себе легкий намек на флирт. Теперь, когда дочь стала невестой, леди фанни превратилась в величественную пожилую матрону, предпочитавшую фиолетовый и серый цвета и неизменный тюрбан на голове.

Сейчас она оживленно беседовала со своим старым другом, неким Хью Давенантом, но, когда ее ушей достиг рассказ об очередном «подвиге» племянника, она, прервав разговор с Хью, воскликнула:

– Этот противный мальчишка! Клянусь, где бы я ни появилась, всегда говорят только о нем. И никогда – представьте, Хью, никогда! —ничего хорошего я о нем не слышала.

Серые глаза Хью Давенанта медленно заскользили по присутствовавшим и, отыскав высокую фигуру маркиза, задумчиво на ней остановились. Леди Фанни тем временем, так и не дождавшись ответа, продолжала:

– Разумеется, мне совсем не жаль этого грабителя с большой дороги… О, мой дорогой Хью, вы только посмотрите на эту нелепую фигуру… Что за смешной наряд! Да ведь это леди Мэри Коук. Что ж, ничего удивительного! Говорят, в последнее время за ней водятся странности, я слышала это от мистера Уолпола, а по-моему, она просто выжила из ума… Так о чем я говорила? Да, Вайдел… Он не должен был бросать на дороге убитого разбойника, хотя тот, не сомневаюсь, поступил бы точно так же на его месте, говорят, эти люди очень жестоки. И все равно, Вайдел не имел права так поступать! Теперь пойдут разговоры о его кровожадности и дьявольском бессердечии. Может быть, так оно и есть, но неприятно, что об этом разносят по всему свету, – она перевела дыхание, – и Леони… вы знаете, Хью, что я очень люблю Леони, так вот, я уверена, что Леони рассмеется и скажет, что ее mechant[3]Доминик слишком беспечен. Подумать только! Беспечен! Давенант улыбнулся.

– Не сомневаюсь, что она действительно так скажет, – согласился он, – мне иногда кажется, что герцогиня Эйвон навсегда осталась в душе пажом Леоном.

– Хью, умоляю, будьте осторожны! У стен есть уши! Что касается самого Эйвона, ему совершенно безразлично поведение Доминика.

– Ну, нельзя отрицать, – осторожно сказал Давенант, – что Доминик – копия отца. Леди с треском захлопнула веер.

– Если вы так плохо относитесь к бедному Эйвону, Хью, – произнесла она, негодуя, – я не желаю вас больше слушать. Убеждена, что Эйвон стал образцом добродетели, с тех пор как женился на Леони. Признаю, он чудовищно неприветлив и неприятнее, пожалуй, может быть только Руперт, который, кстати, плохо влияет на Доминика, поощряя его дикие выходки. Но я готова поручиться своей репутацией, что Эйвон никогда не был таким дьяволом, как Вайдел. Вам ведь известно, что его прозвали дьявольским отродьем, и, если вы мне сейчас скажете, что это оттого, что он сын Эйвона, я назову вас пристрастным и не буду слушать.