Оно двигалось само собой, спасаясь от смерти. Разум одновременно говорил, что бежать некуда. Но тело было не остановить. Наблюдая первый шаг, я вспомнил о матери. Но на её месте осталось лишь пустое плетёное кресло.

Почти добежав до двери, я услышал шум позади. Вихрь ворвался треском оконных рам и бьющегося стекла. Порыв окатил меня снегом и чуть не сбил с ног. Я устоял, хотя рядом о стену разбилось кресло, разлетевшись на куски. В столовой с неестественной скоростью образовались глубокие сугробы, отчего последние несколько шагов до двери превратились в бег по трясине. Мои ноги увязали в снегу, а из-за спины доносился оглушительный вой ветра и грохот разлетающейся в разные стороны мебели. Я чуть не упал на спасительную ручку и рванул её на себя. Дверь поддалась с неожиданной лёгкостью, словно на её пути не лежали сугробы.

Я крепко сжал лань и бросился через дом к выходу. Ураган, казалось, преследовал меня. Всё на моём пути замерзало и заносилось снегом. Стихия срывала со стен картины и зеркала, с грохотом разбивая их о пол. Я побежал во весь опор и под перезвон бьющихся стёкол выпрыгнул в открытую входную дверь.

Трава подо мной уже покрылась снегом. Обернувшись, я увидел, что дом находится в сотне метров от меня. Лавина над ним закручивалась спиралью, превращаясь в ледяной смерч. Буран с треском, отдающимся в моей груди, оторвал особняк от фундамента. Дом поднялся в воздух и скрылся в непроглядной белой пелене, нелепо размахивая стенами, словно бумажными.

Никакой зелени уже не было вокруг, всё начало сливаться в одноцветную мешанину. Даже тучи окончательно исчезли за потоками снега. Какая-то другая память нарисовала чёрную бревенчатую избу. Эта жутковатая на вид постройка вселяла гораздо больше уверенности, чем оторванное от корней здание. Ей были ни по чём фантастические силы, сметавшие всё на своём пути.

Сопротивляясь сковывающему движения ветру, я бросился к избе. В этот момент проносящийся за моим убежищем снег устремился мне навстречу, скрыв за собой последний шанс на спасение. Со всех сторон меня окружила непроницаемая стена из миллиардов хаотично двигающихся снежинок. Ледяная буря сжимала кольцо, подступая всё ближе и ближе. Наконец, бурный поток, хлынувший откуда-то снизу, вздёрнул мою руку и вырвал фигурку из неё. Лань взлетела вверх и моментально исчезла в буре.

Ещё одна судорога ужаса заставила меня открыть глаза, хотя они не были закрыты.

Я лежал на боку, а мой взгляд упирался в тумбочку, примыкающую к моей кровати. Это было знакомо так же, как усадьба. Только эта память оказалась более свежей. Это было чудо. Хоть моё убежище и затерялось в буре, проснулся я в нём. Проснулся.

Все странности недавних событий внезапно приобрели единое значение. Почти на автомате я отбросил всё, что произошло. Просто сон. Единственной оставшейся странностью было то, что я впервые обратил внимание на это чувство. Только что я должен был умереть, но остался жив, переместившись в какой-то другой мир. Я вздохнул с облегчением. Несмотря на нереальность урагана, я продолжал испытывать это чувство чудесного спасения.

Я услышал скрип половиц за дверью своей комнаты. Этот звук выбросил мысли о сне из моей головы. Я перевернулся на спину, отчего пружины раскладушки скрипнули. Тёмные бревенчатые стены углом поднимались из-за моей головы, упираясь в низкий серый потолок. Гораздо ниже, чем в усадьбе. Я вспомнил, как когда-то эта комната давила на меня своим мрачным видом. Почти чёрные, неровные, не очень-то хорошо обработанные брёвна навевали тогда мысль о тюрьме. Но сейчас всё было иначе. Находясь внутри, я был в безопасности. Бури случались только за окном.

С двух сторон меня окружали стены, а с третьей — тумба. У изножья раскладушки угол был завален моими вещами. Перед отправкой сюда я думал, что все они мне пригодятся. Но в Антарте это оказалось горой бесполезного хлама. Чемоданы с одеждой не для этого климата, книгами, на которые не было времени, пластинками, которые не на чем оказалось проигрывать, — всё это возвышалось над моим ложем, укрепляя впечатление, что я сплю в колыбели.

Чувство тесноты угнетало меня в первые недели. Теперь оно грело по утрам. Давало успокоение после тяжёлых сновидений и передышку перед погружением в слишком большой реальный мир. Настолько «слишком», что я начал искать, за что бы зацепиться, лишь бы не думать об этом.

Через окно поступал ровный спокойный свет, в эти дни тускневший только на время непогоды. Он освещал маленькую раковину с зеркалом и совсем уж крохотным шкафчиком. Вешалку, на которой висела тёплая куртка. Узкий стенной шкаф, который не вместил и трети моих вещей. Больше здесь ничего не было. Впрочем, в большем я и не нуждался. В плане комфорта во всяком случае.

Мой взгляд остановился на золотых карманных часах. Они свисали со статуэтки, стоящей на тумбе. Цепочка опутывала молот в руке бронзового бога. Когда я потянулся за часами, грозная увесистая фигура чуть не свалилась следом мне на голову. Была половина седьмого утра. Пришло время вставать.

Я сел на раскладушке под очередной аккомпанемент пружин и достал одежду из тумбы. Не успел я натянуть штаны, как на меня обрушилось повседневное состояние. Оно выбило недавнее ощущение чуда, не оставив ничего, кроме себя. Это было разочарование. На момент я остановился, захваченный врасплох этим потоком тоски. За дверью послышались шаги и приглушённый разговор. Станция «Заря» готовилась к новому дню. Я сделал вдох и уверенно забрался в штанины.

Одевшись, я умылся и поглядел на своё отражение в запятнанном зеркале. Лицо было слишком бледным. Оно должно быть более смуглым. Слишком большая и неровная щетина внизу щёк. Слишком уставшие глаза. Выражение лица не очень напоминало энтузиаста. Я заметил пыль по углам зеркала. Стоило его отмыть. Я энергично вытер лицо полотенцем и увидел перед собой гораздо более бойкого парня. Вот это был рабочий настрой.

Сунув часы в карман, я вышел за дверь. В коридоре было пусто. Зато из столовой доносились звуки утренней суеты и редкие неразборчивые реплики. Туда я и направился. Почти все уже были на месте. Четыре десятка не до конца проснувшихся рабочих быстро уплетали завтрак. Я прошёл мимо их рядов к дальнему концу столовой, где был стол для специалистов станции. Все уже собрались, а на моём месте дожидались тарелка с омлетом и кружка кофе, от которого поднимался пар. За столом теснились ещё четверо людей: Ка́тан — начальник станции, Ши́му — главный инженер, У́мак — связист, и Ма́ги — главный механик или, как он