– Удача на моей стороне, мой дорогой Сэмюэль, вы опять проспорили! Просто я нахожусь тут чуть дольше вас, – Остридж хитро посмотрел на австралийца. – У вас не завалялась ли бутылочка того замечательного зернового виски, которым вы угощали меня в прошлый раз?

Перкинс был явно раздосадован: скоро от его запаса отцовских напитков не останется ничего, если он и дальше будет спорить с этим везунчиком из далекого Лондона.

– Капитан, а что вы скажете о донесении разведки – я имею в виду странные инженерные сооружения, обнаруженные на высоте шестьдесят? Говорят, там трудился целый немецкий университет, и лишь спешка помешала военным установить гигантскую мортиру, которая могла бы перекрыть все подступы к крепости со стороны бухты.

– Мой любезный друг, раз не успели, так и незачем об этом говорить. Скоро мы выбьем турка и своими глазами посмотрим на эти легендарные немецкие диковинки. Я бы и сам не отказался от большой пушки, чтобы разнести к чертям эту крепость, как скорлупу ореха. Но пушку нам не привезли! – Капитан Остридж усмехнулся и подмигнул австралийцу. – Значит, Перкинс, придется нам немного поработать, вы не против?

– Черт возьми, я засиделся уже здесь, да и мой взвод уже воет от безделья. Не за этим мы проплыли несколько тысяч миль!

– Ничего, Перкинс, еще пара дней, и вы будете героем битвы при Анафарте! – Остридж засмеялся, а австралиец с досадой махнул рукой. Анафарта была жалкой опустевшей пастушьей деревушкой на склоне высоты, и место ее нахождения на гражданских картах можно было показать лишь кончиком остро отточенного карандаша.

11 августа 1915 года

3 часа пополудни

Полковник Бошем расхаживал вдоль длинного, наспех сколоченного из досок стола с картой, установленного в штабной палатке. Жара выдалась нестерпимая, полковник даже разрешил офицерам расстегнуть верхние пуговки форменных рубах и ослабить галстуки, что было неслыханной поблажкой. Бошем и сам обливался потом, утирал лоб платком и, раздраженно морщась, указывал пальцем на вражеский укрепрайон.

– Господа, завтра мы обязаны взять эту треклятую высоту. Сам военный министр посвящен в детали операции, а это значит, что мы кровь из носу, но должны выполнить приказ. Сэр Гамильтон уже мечет молнии и шлет мне шифровку за шифровкой. Вот, полюбуйтесь, господа!

Бошем тряхнул в воздухе телеграфной лентой, где каждое слово шифровки было наполнено благородным гневом командования.

– Хочу напомнить о том, что каждый из нас несет личную ответственность за операцию! Итак, господа, обсудим завтрашнее наступление. Капитан Бек возглавит основную штурмовую группу.

При этих словах капитан Джеффри Бек вскочил и, сверкая, как начищенный соверен, выкрикнул:

– Есть, сэр! Это большая честь для меня!

– Сядьте, Бек, это не честь, а тяжкая ноша прежде всего! – Бошем нахмурился. – Помимо вашей Сэндрингэмской роты вам, капитан, будут приданы люди капитана Остриджа.

Остридж недовольно поморщился: он недолюбливал выскочку Бека, а тут еще и в подчинение к нему! Но приказ есть приказ. Как аристократ и офицер армии ее величества капитан Остридж даже не подумал возразить или усомниться в правильности решения полковника. Он слегка склонил голову и чуть заметно улыбнулся, ловя торжествующий взгляд Бека, который вращал глазами, не веря в свое счастье показать отвагу и героизм.

– Начало наступления назначено на пять пополудни 12 августа – то есть завтра. День должен быть ясным, солнце к закату будет слепить турок, что сыграет нам на руку. Наша артиллерия обещает нам хорошую поддержку, парни из АНЗАКа тоже не будут лишними – хватит им прохлаждаться в тенечке!

По рядам офицеров прокатился смешок. Бошем долгое время не мог дождаться последнего транспорта с тремя сотнями головорезов из Мельбурна, но вот пополнение прибыло, и завтра настанет долгожданный день, когда эта крепость будет взята любой ценой. Будь он проклят, если это не так!

Он умолчал о шифровке, полученной из ставки: союзное командование было обеспокоено ходом Дарданелльской операции. Там говорилось о прибытии несколько дней назад на полуостров Галлиполи германских военных. В обстановке строгой секретности на высоту шестьдесят были доставлены пятью грузовыми автомобилями некие ящики – их сопровождали немецкие чины и гражданские лица. Агентурная сеть больше ничего толком конкретизировать не смогла. Армейская разведка, приданная командованию Дарданелльской операцией, лишь подтвердила сведения о германских военных специалистах и грузе, доставленных в турецкую крепость, но не более того. Также двумя аэропланами были сделаны фотографические снимки крепости с воздуха, из которых стало ясно, что укрепрайон совершенно нетипичен и не имеет открытых оборонительных сооружений в виде окопов и траншей, все коммуникации находятся под землей. Это известие встревожило полковника: он слышал о боевых газах, впервые примененных германцами в апреле при Ипре, а также используемых ими и позднее. По странному стечению обстоятельств, англичане и французы тогда тоже осаждали высоту с кодовым индексом шестьдесят. Какая ирония судьбы…

Бошем успокаивал себя тем, что подготовка к апрельской газовой атаке у немцев заняла не одну неделю, да и пятью грузовиками нельзя привезти достаточное количество химических зарядов, но на всякий случай личному составу были розданы противогазы, прибывшие специальным транспортом.

– Подведем итоги, господа, – сказал полковник. – Сейчас личный состав может отдыхать. Ночью проведем необходимую подготовку. А завтра мы надерем зад туркам! Пусть потомки янычар узнают силу нашего оружия! Есть вопросы?

Остридж присел на снарядный ящик возле штабной палатки и достал из планшета чуть примятый листок бумаги, на котором он давеча начал писать письмо своей далекой невесте, леди Мэрион Глосестер: «…Дражайшая моя Мэрион, завтра мы выступаем в решительную атаку на османские укрепленные позиции, кои были заранее для нас подготовлены, чтобы сделать наше наступление не столь похожим на увеселительную прогулку под ласковым средиземноморским солнцем! К превеликому сожалению, у нас нет возможности в полной мере насладиться красотами здешней природы, так как мы вынуждены отвлекаться на докучливых турок, которые всячески испытывают наше терпение и не дают совершать соревновательные заплывы на время в прекрасной бухте, как мы планировали ранее. Будь моя воля, я бы устроил турнир по гребле, как это принято в Итоне, но здесь не достать приличных байдарок, лишь убогие рыбацкие баркасы, годные для ловли чего-нибудь нам на ужин. Но англичане на то и англичане, чтобы даже здесь не отступать от наших традиций в спорте! Мы боксируем с молодчиками из австрало-новозеландского корпуса. Есть один малый из Перта, который недурно исполняет апперкоты, да так, что с ним совершенно не стыдно стоять на одном ринге, хотя назвать это рингом можно лишь с превеликой натяжкой. Жизнь здесь идет неторопливо, как и везде в Средиземноморье. После обеда наступает длительная сиеста, когда часовые с завистью смотрят на дремлющих в тени солдат, свободных от караульной службы. Если вдруг какой турок и решит пальнуть из пушки, так очень забавно смотреть, как лениво приоткрывает глаза бывалый служака, не меняя положения своего тела, и недовольно морщится, а свежеиспеченный новобранец откуда-нибудь из-под Веллингтона испуганно норовит вскочить и спрятаться за дерево или в траншею, хотя турецкие маломощные хлопушки не причиняют нам ни малейшего вреда…»