Шоколадный юноша – а это действительно был он – по-девичьивскрикнул, подпрыгнул от неожиданности, что-то уронил и тотчас наступил ногой.Меф успел увидеть, что это открытый нож-бабочка с лезвием не длиннеебезымянного пальца.

– Фуй! Как ты меня напугал! Буслаев, чего ты вечно подходишькак кошка? – набросился Ромасюсик на Мефа.

– Зачем тебе нож?

– Да так, – сказал Ромасюсик, быстро наклоняясь и поднимаяего.

Рассмотрев одну из курток, Меф обнаружил, что она прорезананасквозь, включая подкладку.

– Гадишь? – спросил Меф.

Ромасюсик застенчиво свел вместе ручки и показал пальчикамирасстояние сантиметров в пять.

– Совсем чуточку! – произнес он тоном барышни, котораяпризнается, что вчера без спросу взяла у дедушки вишенку.

– Зачем?

Ромасюсик сам не знал, почему он гадит. Видимо, сам вопрос«зачем?», заданный себе вовремя, уменьшает количество дурости в десять раз.

Из отдела курток они попали в отдел сумок. Ромасюсиктоптался рядом, лез с советами и уходить никуда не собирался. Меф не мог ничеговыбрать и злился на себя, жалея, что подошел к нему. Пару раз у него возникаламысль, что встреча неслучайна. В болтающихся без дела Ромасюсиков он не верил,даже если они и решили чуток погадить для души.

Наконец Меф выбрал сумку с большим количеством отделений иудобными карманами. Сумка была хороша всем, кроме цвета – огненно-рыжего. Мефже любил красный и синий.

– Как поживает Прасковья? – спросил Меф.

– О! О! О! – ответил Ромасюсик, вскидывая глазки к потолку.

Видимо, у него не было слов, как именно поживает Праша.

– Ясно, – сказал Меф.

– Ничего тебе не ясно! – заявил Ромасюсик и принялсяжаловаться, как ему тяжело с Прасковьей.

Есть, мол, неэгоисты. Есть эгоисты ситуативные, которые хотябы пытаются с собой бороться. Бывают эгоисты торгующиеся, любящие честныйпаритет (ты мне – я тебе). И, наконец, существуют эгоисты до такой степени, чтовообще не понимают своего эгоизма. Они привыкли, что солнце светит для них, иреки текут для них, и ветер дует для них. Человек, зараженный таким вирусом,всегда считает, что все ему всем обязаны, он же не обязан никому и ничем. Лигулвзрастил из Прасковьи именно такую эгоистку. И он, бедняга Ромасюсик, с неймучается!

– А ты не эгоист? – спросил Меф.

Ромасюсик скромно потупился.

– Обижаешь! Я один сын у мамочки! Как я могу не бытьэгоистом?

– Я тоже один сын у мамочки, – сказал Меф задумчиво.

Услышав об этом, Ромасюсик полез обниматься и пожимать емуруку. Затем вдруг склонил головку набок, сделавшись похожим на толстую птичку.

– Ей что-нибудь передать?

– Праше?

– Да!

– Передавай привет!

– И все? – спросил Ромасюсик разочарованно.

– Все!

– Ну хотя бы большой привет?

Меф мысленно застонал. Он безошибочно ощутил, что большойпривет Ромасюсик раздует до размера гигантского.

– Передавай средний привет! – сказал он.

– А большого, значит, не передавать?

– Большой будет на Новый год.

Ромасюсик заинтересовался. Для опытного сплетника это былаценная деталь. Мощное оружие.

– Значит, сказать Праше, что ты напрашиваешься к ней наНовый год? Так, да?

– Слушай, сгинь, а?! – вспылил Меф.

Шоколадный юноша даже не попытался оскорбиться. Обижалкавключалась у него только тогда, когда это было ему выгодно. Да и плюнуть в душуему было невозможно по причине отсутствия объекта приложения слюны.

– А сам еще здороваться подошел, бяка ты такая! Ну прощевайтогда! Погоуил я: Праша вэйтить не лайкит!

Перед тем как попрощаться с Мефом, Ромасюсик долго обнималего как старого друга. Меф вынужден был даже хлопнуть его ладонью по почкам,чтобы нежность ходячей шоколадки немного ослабела.

Избавившись от Ромасюсика, Буслаев отправился выбиратьподарок матери. В конце концов он остановился на плетеной корзине, котораясочетала два хороших качества – дешевизну и величину. Меф стал пробираться ккассам. Он проходил продуктовые ряды, когда в спину ему уткнулось нечтотвердое. Как обнаружилось позднее – палец.

– СТОЯТЬ!

От неожиданности Мефодий сделал резкое движение и рукойзадел штабель кабачковой икры. Прежде чем консервные банки обрушились, Мефуспел скакнуть вперед.

– Ты все такой же ниндзя, Буслаев! – прокомментировалисзади.

Меф обернулся. Перед ним стоял огромный банан и насмешливоглазел на него через сетчатую дырку.

– Рекламная акция! Купите три килограмма любых фруктов, и накассе вас бесплатно шарахнут по башке! – сообщил он.

Голос был знакомый, но вот чей? Толстый слой поролона всеискажал.

– Ты кто? – спросил Меф.

– Че, не видно? Мандарин я! – представился банан.

Он оглянулся, насколько это вообще было возможно, и, схвативМефа за рукав, куда-то его поволок. Довольно долго они петляли по узкимзаставленным проходам и наконец, обогнув бастион из коробок с кукурузнымихлопьями, оказались в дачном отделе.

Это был остров посреди океана, окруженный живыми цветами вкадках. Плетеные кресла-качалки призывно поскрипывали. Надутые резиновыематрацы, лежащие на желтом стилизованном песочке, нашептывали несбыточную мечтуо пляже. По матрацам ползали бумажные крабы с проволочными лапами. Подмангалами на мешках с углем был старательно разложен нарисованный огонь, накотором жарились поролоновые сосиски.

Без церемоний растолкав пестрый выводок раскладных стульев ипластиковых столов с зонтами, банан с размаху рухнул в полосатый гамак и задралноги.

– Классное место! Хоть целый день валяться можно: ни однойкамерой не просматривается! Лопухнулись товарищи из охраны! – со знанием деласказал банан.