Приняв душ, вымыв голову, побрив ноги, нанеся на кожу лосьон, покрасив ногти на ногах, нарумянившись, накрасив губы, ресницы и — пожалуй, самое главное — замаскировав морщинистые мешки под глазами, Ингрид Есперсен снова надела халат, туго подпоясалась и пошла бродить по квартире. На несколько секунд задержалась на кухне. Ее внимание привлекла стоящая на столе миска с деревенским орнаментом Пошгруннского фарфорового завода. На донышке оставалось немного овсяной каши, сваренной на обезжиренном молоке. Она механически помыла миску, заметив, что ложку Рейдар все-таки сунул в посудомоечную машину. Взятый из холодильника пакет молока он поставил назад, в дверцу. На холодильнике лежал аккуратно сложенный утренний выпуск газеты «Афтенпостен». Рейдар к нему не прикоснулся.

Зато он сварил кофе в кофемашине, стоящей на рабочем столе. Ингрид перелила горячую жидкость в кофейник и посмотрела на часы. Половина десятого, до встречи с Эйольфом целых два часа. Через полчаса сын Рейдара от первого брака откроет принадлежащий его отцу антикварный магазин на первом этаже. Ингрид собиралась спуститься вниз с кофейником, попить с пасынком кофе и пригласить его с женой и детьми вечером к ужину. Желая убить время, она включила радио и присела на диван в гостиной, разложив перед собой газету.

Выйдя из дому, Рейдар, вопреки обыкновению, не поехал на тихий склад на улице Бертрана Нарвесена в Энсьё. Вместо того чтобы повернуть налево, в гараж, где стояла его машина «опель-омега» 1987 года, он зашагал пешком в противоположную сторону. Повернул на Бюгдёй-аллее и, ежась от холода, дошел до газетного киоска на углу. За киоском, на стоянке такси, в ряд выстроились три машины — свободные, судя по включенным «шашечкам». Сначала Рейдар купил в киоске «Дагбладет», «Верденс Ганг», «Дагсависен» и «Дагенс Нориннслив». Он еще немного постоял, просматривая первую полосу «Афтенпостен» и думая о жене: сейчас она, наверное, тоже читает газету. Потом он отказался от «Афтенпостен», заплатил за четыре остальные газеты и подошел к первому такси — «ситроену-ксантии». Газеты он бросил на заднее сиденье. Таксист оказался доморощенным политиканом; его суждения отличались остроумием и резкостью — действующим политикам не мешало бы прислушаться к нему. Время от времени он отпускал настоящие перлы о международном положении и охотно делился сплетнями о членах королевской семьи. Хотя обычно Рейдар с удовольствием беседовал на отвлеченные темы с таксистами, парикмахерами и подвыпившими завсегдатаями кафе, в тот день он остался равнодушным ко всем попыткам водителя втянуть его в разговор. Он велел отвезти его на улицу Якоба Олля, где расплатился и вошел в кофейню-кондитерскую. Утром в кофейне царила сонная атмосфера — большинство столиков оставались незанятыми. Только две молодые женщины устроились за единственным столиком у окна. Они болтали и пили кофе с молоком из высоких стаканов.

Вошедшему Рейдару приветливо кивнул молодой бармен в белой форме. Его щеки и лоб были усыпаны вулканическими прыщами, а короткие волосы были выстрижены на лбу в форме горнолыжного трамплина. Бармен узнал Рейдара, так как тот уже не в первый раз заходил к ним. Молодой человек вышел из-за стойки и спросил Рейдара, не хочет ли тот подождать свой заказ за столиком. Рейдар покачал головой. Заметив удивление парня, объяснил, что хочет посидеть у окна и потому подождет, пока уйдут две женщины. Бармен вытаращил глаза и закивал. Судя по всему, он решил, что у старика не все дома. Потом вернулся за стойку, где продолжил нарезать огурцы и салат.

Рейдар стоял у стойки и пристально смотрел на двух болтающих у окна женщин. Те вскоре почувствовали на себе его взгляд — им стало не по себе. Через несколько минут их беседа иссякла. Вскоре обе допили кофе и попросили счет. Выходя, они застряли в дверях и напустили холода в зал.

Рейдар сел на стул, еще не остывший от прежней посетительницы, с трудом стащил перчатки, на второй стул положил кожаный кейс, открыл его и достал сегодняшние выпуски «Дагбладет», «ВГ», «Дагсависен» и «Дагенс Нориннслив». Все четыре газеты он сложил перед собой стопкой. Затем подал бармену знак. Молодой человек принес ему большую чашку дымящегося, обжигающе горячего черного кофе. Фольке-Есперсен закурил сигарету «Тедди» без фильтра и посмотрел на часы. Десять минут десятого. Он затянулся, положил сигарету на край пепельницы и повернулся к окну. Взгляд его упал на парадную дверь дома напротив. Не пройдет и двух часов, как эту дверь распахнет его жена Ингрид, спешащая на любовное свидание. Мысли Рейдара снова устремились к ней; он представил, как она сейчас возлежит на диване в изящной позе, закутавшись в белый халат, и читает «Афтенпостен». Рассеянно затянувшись, он попытался представить, как Ингрид ведет себя в постели с любовником.

Он вспоминал разные этапы жизни, проведенные им совместно с Ингрид. Когда они познакомились, Ингрид показалась ему хрупкой и ранимой. Давние воспоминания смешивались с образом вполне крепкой и весьма самоуверенной женщины, которая каждую ночь засыпала рядом с ним. Она утаила от него какую-то часть своей души, спрятала ее. Неведомая ему часть Ингрид представлялась маленькой посылкой, упакованной в папиросную бумагу. Именно ее она извлекает, оставшись наедине с мужчиной, который живет в доме напротив кофейни. Рейдар невольно задумался. Может быть, она открывает любовнику ту часть своей души, к которой он когда-то безуспешно пытался пробиться? Интересно, так ли это, или та неведомая часть ее души навсегда пропала, растворилась, растаяла вместе с ее прежними хрупкостью и неуверенностью? Неужели он живет в одной квартире и спит в одной постели с той же самой женщиной, которую он когда-то надеялся полюбить?

Мысли его все время возвращались к тайне человеческой души, к ее созреванию и развитию характера. Он представил себе некоего скульптора и подумал: возможно, скульптор, создав шедевр, и может объявить, что конечный результат был с самого начала запечатлен в камне, над которым он трудился. С людьми все по-другому. Людей образуют не только гены, но и их окружение, их жизненный опыт и взаимоотношения с другими. Человек не рождается готовой личностью с установившимся характером. Он всерьез считал, что интерес к любовнику Ингрид объясняется той частью ее души, что упакована в папиросную бумагу, и вопросом, раскрывается ли она полностью с другим мужчиной. Дав себе такое объяснение, Рейдар ощутил нечто вроде укола ревности, но его ревность не была направлена на любовника как на человека. Нет, им овладело совсем иное чувство. Его ревность, похожая на болезнь, вовсе не была завистью к счастливцу, перед которым Ингрид раскрывала сокровища своей души. Рейдара пронзила боль, но какая-то притупленная, смутная. Наверное, подумалось ему, то же самое испытывают люди, которым ампутируют руку или ногу: еще долго их преследуют фантомные боли на месте отсутствующей конечности. И все же он решил, что слишком стар для того, чтобы копаться в себе и исследовать причины своей ревности. Он погрузился в уныние, поняв, что, сидя за столиком в кофейне, являет собой жалкое зрелище. Он пытался как-то оправдать свое поведение, но никак не мог разумно объяснить даже самому себе, почему слежка за женой превратилась для него в наваждение, почему ему непременно нужно видеть собственными глазами, как Ингрид каждую пятницу изменяет ему с Эйольфом Стрёмстедом. И все же он позволил себе заниматься самокопанием не больше нескольких секунд. Затем он решительно оттолкнул мрачные мысли и вернулся к активному утреннему развлечению: сигарете. Докурив, он смял окурок в пепельнице и взялся за верхнюю газету в стопке. Читал он почти два часа и оставил свое занятие, лишь увидев, как по тротуару напротив быстро шагает его жена. Закутанная в длинный серый плащ на меху и все равно дрожащая от холода, Ингрид Фольке-Есперсен вошла в подъезд дома напротив, даже не взглянув на маленькую кофейню. Рейдар понял, что выкурил слишком много сигарет. В ожидании он выпил две большие чашки кофе и бутылку минеральной воды. Когда его жена скрылась в подъезде, он бросил на коричневую дверь обиженный взгляд. Он невольно вздрогнул, когда молодой официант спросил, не нужно ли ему чего-нибудь еще. Рейдар посмотрел на часы. Когда его взгляд упал на круглый циферблат, он вдруг поймал себя на мысли: ну почему он всегда смотрит на часы, когда его о чем-то спрашивают? Он улыбнулся про себя, быстро тряхнул головой и попросил счет.