Лида совершенно искренне считает, что мама с бабушкой меня «распустили». Странное слово! И я представила себя в виде вязаного шарфа с болтающимися нитками, которые за всё цепляются. Я вздохнула.

Да уж, лучше Лидочке на глаза не попадаться в надежде, что ее гнев найдет других жертв.

И я мышью шмыгнула к себе в комнату.

Наша училка по русскому, Вера Александровна, дала задание каждому написать подробную историю семьи.

«Это сейчас очень модная тема – наши корни! – пояснила она. – Так что поинтересуйтесь у своих родных, кто у вас были дедушки, бабушки и прапра… Думаю, это будет всем интересно».

Я долго тянула с заданием, потому что мне, честно говоря, наплевать на эту нашу биографию, но в конце концов время стало поджимать, и я решила порасспрашивать про своих «прапра» бабушку.

Бабушка готовила на кухне и несколько насторожилась:

– А это еще зачем?

Я ей все подробно объяснила.

– Ну, была же тетя Вера. А вот дядя Илья, который умер до моего рождения, – кто он нам?

– Седьмая вода на киселе! – проворчала бабушка. – А довоенное поколение все сгинуло: кто в блокаду умер, кого расстреляли ни за что… – Потом повозила тряпкой по столу и сказала: – Нечего прошлое ворошить!.. – и ушла.

– Ха! – фыркнула мама. – Твоя Вера Александровна хочет интересных биографий! Интеллигенции – раз-два и обчелся, а все эти новые русские – лавочники и мешочники в душе да комсомольские работники в натуре! Славные у них биографии!

Лида меня тоже огорошила:

– Конечно! Распиши семейные тайны и опозорь нас на весь белый свет!

Тогда я решила не углубляться в прошлое и начать историю семьи с бабушкиной биографии.

Она у нас – военный хирург, работала вместе с тетей Марусей, операционной сестрой, своей боевой подругой, как она ее называет. Сначала они трудились в «горячих точках» при полевых госпиталях, потом уже здесь, на «скорой», потом еще где-то…

Я представила, как в сочинении привожу высказывания тети Маруси о семье, строе и государстве, в котором мы живем…

Вера Александровна, читая, будет периодически протирать бархоткой очки в тонкой золотой оправе и шмыгать птичьим носиком… Она увлекается поэтами Серебряного века и произносит слово «поэты» с долгим протяжным «э-э-э».

А тетя Маруся все больше нажимает на согласные… Когда мы захотели взять в дом серую кошку, то она сказала: «Зачем? Кошка только нас-с-сыт везде, нас-с-сыт во всех углах, и под кроватью нас-с-сыт!» Она так звучно выговаривала букву «с», что бабушка воочию представила, как кошачья моча по капле просачивается соседям на голову, и запретила.

«Эта твоя Маруся, – нервничает мама, – при ребенке (это при мне!) говорит такое, что уши вянут…»

«Зато руки у нее золотые! Сколько людей спасла! Война – это тебе не трактаты писать!..» – огрызается бабушка.

Фантастика! Родственники моих друзей даже не подозревали, что где-то идут войны, есть «горячие» точки, гибнут наши солдаты. Но только не наша семья!

Бабушка с тетей Марусей полжизни трудились на этих войнах, и всё спасали и спасали чужие жизни, а потом сами с трудом вписались в мирную жизнь, и теперь их уже самих нужно было «спасать»….

У моей бабушки две дочери. Сложность в том, что дочери у бабушки от разных отцов. Лида старше моей мамы на три года и, как шепотом рассказывала кому-то бабушка, – подарок никому не известной войны в Египте. Она родилась несколько месяцев спустя после гибели своего отца, который подорвался на мине.

Для начала я выяснила, что наша Лидочка врет, рассказывая, что ей тридцать шесть.

Я сунулась в Интернет, интересуясь, что это за война была в Египте, и узнала, что была она в 1969–1974 годах, и за всю войну там погибло сорок девять советских специалистов, из которых только ОДИН подорвался на мине.

Открытие – супер! Такое везение – одно на миллион! Правда, я не рискнула поделиться им с Лидой…

В то время про нашу военную «помощь» Египту помалкивали, и Лидка оказалась дочерью неизвестного солдата, сгинувшего на неизвестной войне. Поэтому детское пособие бабушке на Лидочку не выплачивали.

Хорошее начало!

От своего загадочного отца она унаследовала пышные ярко-рыжие волосы, цвета заходящего солнца в пустынях Египта, и несносный характер. Хотя мне кажется, что характером-то она скорее пошла в нашу породу.

А еще от Лидочкиного отца осталась странная и печальная песня, которую бабушка с тетей Марусей всегда поют хором в какие-то только им памятные дни.

И конечно, обе тихо плачут… Ненавижу я эти семейные «памятные» даты! Так что Лидочкин отец – это мираж!

Через три года родилась мама, и тоже – тайна, покрытая мраком. Бабушка в это время оперировала во Вьетнаме…

Но мои намеки – не подорвался ли и этот дедушка на мине – она отмела сразу: «Что еще за глупости! Мы с ним просто разошлись. Человек он был хороший, но слабый! Семейная ноша ему была не по плечу!»

И я представила себе хилого и тщедушного «дедушку», который на полусогнутых ножках тащит на себе всю нашу семью!

Напишешь с ними сочинение!..

В общем, фотографий сестриных отцов в нашем семейном альбоме нет. Но он так заполнен фото сестриц в купальниках – сначала на Черном море с нашей стороны, а потом на том же море, но уже с другой стороны, – что места в нем нет. Ну, правда, в нем присутствует несколько моих младенческих фото – такого противного голого дитяти…

«Посмотри, каким миленьким ребенком ты была! И во что выросла!» Хотя трудно назвать эту противную докторскую колбасу с глазками и радостно открытым ртом – «миленькой»! Фото с гордостью показывали всем приходящим в дом, так что я решительно сократила их количество.

Да, забыла сказать. Мою маму зовут Евгения. Видимо, планировалось появление мальчика. Тут я у бабушки поинтересовалась, имела ли она в виду евгенику – науку об улучшении наследственности человека, когда называла маму Евгенией. Или это я «улучшила» нашу наследственность?

«Умные все очень стали!» – разозлилась бабушка.

Своих дочерей она вырастила сама, дала им образование и, как она любит говорить, – «моральные устои». Только личная жизнь их не очень сложилась. Тут бабушка была бессильна.