направилась к гаражу и, громко сказав вслух: «Так тому и быть!», села за руль недавно купленной «моррис-коули». И, отъезжая, подумала: «При чем тут шарады?!»

Глава первая

О пользе сметаны, или «Одинокое время»

1.

Когда зимой 1890 года миссис Фредерик Алва Миллер (друзья называли ее почему-то Кларой) обнаружила, что беременна, она первым делом заявила кухарке, что отныне сметану следует подавать к столу три раза в день, а не только к завтраку. Про целительное действие фермерской сметаны она, впрочем, узнала давно, одиннадцать лет назад, когда была беременна старшей дочерью Маргарет (или Мэдж, как ее звали в семье). Спустя еще год Клара родила сына – Луиса Монтента (домашнее имя – Монти), и точно так же трижды в день отдавала сметане должное. Помешанная на диете (и вообще на здоровье), она знала толк во «вкусной и здоровой пище», чему ее научила старшая сестра матери – тетушка Маргарет, корпулентная, добродушная, отзывчивая, при этом весьма прижимистая особа с актерскими замашками. После того как Кларин отец, капитан Бэмер, неполных пятидесяти лет разбился насмерть, упав с лошади, и двадцатисемилетняя Мэри-Энн, мать Клары и еще четырех детей, осталась без гроша, Маргарет забрала девятилетнюю Клару к себе.

Жилось Кларе у тетушки невесело, хотелось домой, и она бы совсем затосковала, если б не племянник тетушкиного мужа, состоятельного американского бизнесмена, красавец Фредерик Миллер. Фредерик был старше Клары на восемь лет, отличался бурным темпераментом, безоблачным, чисто американским оптимизмом, неустанно развлекал Клару, когда приезжал в Англию, историями из американской жизни, по большей части выдуманными, и шутил напропалую. «Я уставала смеяться», – жаловалась тетушке влюбившаяся без памяти в юного американца семнадцатилетняя Клара. Она и в самом деле души в нем не чаяла, и это при том, что, играя в популярную в те годы «исповедь», лучшими качествами мужчины назвала «твердость, нравственную смелость и честь», коими Фредерик, увы, не отличался, уж твердостью-то во всяком случае.

Отец Фредерика, владелец преуспевающего бизнеса и дома на Манхэттене, его баловал и содержал, отправил учиться в Швейцарию и спускал сыну-недорослю юношеские причуды и увлечения. Жил Фредерик в свое удовольствие, был членом престижного нью-йоркского «Union Club», играл в теннис, крокет, карты, ходил на скачки, где обыкновенно проигрывал, и на вопрос той же «исповеди»: «Что ты любишь делать больше всего?», не задумываясь, отвечал: «Валять дурака». В женщинах же – опять же отвечая на вопросы «исповеди» – больше всего ценил «сговорчивость и податливость», которой решительная, целеустремленная Клара, в свою очередь, похвастаться не могла. Фредерик не только сам был по натуре оптимистом, но и внушал оптимизм каждому, кто попадался ему на пути. Как было не влюбиться в такого!

Чем реже Клара видела своего американского кузена, тем больше – обычное дело – по нему сохла. А он, судя по всему, – по ней: то и дело посылал ей подарки, в том числе и книги; Фредерик знал, что Клара увлекается поэзией, и преподнес ей однажды подарочное издание стихотворений и поэм Роберта Саути с трогательной надписью: «Кларе в знак любви». Не осталась в долгу и Клара: послала жениху – и тоже в знак любви – свои дневники вместе с венком из маргариток.

Ждать семейного счастья пришлось, однако, долго: лишь в сентябре 1877 года Фред наконец остепенился и, приехав в очередной раз в Англию, сподобился сделать Кларе предложение. Последовал отказ – что было в порядке вещей: не могла же благовоспитанная викторианская барышня на выданье с первого раза сказать «да». Фред, как полагается, подождал месяц-другой, вновь попросил Клариной руки, на этот раз получил согласие (в котором, впрочем, ни минуты не сомневался), и в апреле 1878 года Клара и Фред обвенчались, провели медовый месяц в Швейцарии, а по возвращении, прожив в Илинге с тетушкой Маргарет несколько месяцев под одной крышей, сняли себе дом в курортном городке Торки на юге Англии, центре так называемой Британской Ривьеры. Городе вилл, стриженых газонов, пальм в кадках и тучных, ухоженных леди. Городе, про который Киплинг однажды обмолвился, что «с удовольствием бы нарушил вечный покой этого сонного царства, протанцевав по его улицам в чем мать родила, в одних очках».

Свою идею живой классик так и не воплотил в жизнь, а вот Клара, в отличие от автора «Книги джунглей» и «Кима», отплясывала в дансинге «до зари» чуть ли не каждый день, предоставив своему азартному супругу так же до зари играть в вист (и просаживать немалые деньги) на веранде королевского яхт-клуба. Забеременев во второй раз, Клара настояла, чтобы муж отвез ее в Нью-Йорк, и, пройдя по Манхэттену, пришла к выводу, что Торки – не самый оживленный город на свете, и бывают под солнцем и туалеты более модные, и магазины роскошнее, и рестораны вкуснее.

Однако по возвращении из Америки Клара покупает в Торки дом: особняк Эшфилд на Бартон-роуд, стоявший в огромном саду, в тени буков, кедров, елей и падубов, пришелся по вкусу не только ей, но и мужу, который, впрочем, с женой редко не соглашался. И в Эшфилде, в Девоншире, спустя десять лет, 15 сентября 1890 года, в два часа пятнадцать минут пополудни Клара рожает девочку с золотистыми волосами, серо-голубыми глазами и очень длинным именем: Агата Мэри Кларисса Миллер; Клариссой назвала дочь в свою честь, Мэри – в честь матери, а Агатой – в честь любимой героини из книги Дайны Крейк «Муж Агаты».

2.

Дочерью Клара занималась мало, предоставив ухаживать за Агатой няне, Нянюшке, рыхлой женщине средних лет, в неизменном чепце, с одутловатым, усыпанным веснушками лицом, к которой Агата быстро и надолго привязалась. Мудрая и терпеливая, Нянюшка была олицетворением порядка, здравого смысла и стабильности. Угнаться за прыткой девочкой, когда та стремглав носилась по саду, Нянюшка при всем желании не могла, но роль Арины Родионовны исполняла исправно. Рассказывала своей питомице нескончаемые сказки и легенды, как правило, одни и те же, с участием великанов, принцесс, колдунов и рыцарей, и, что еще важнее, внимательно слушала фантазии самой Агаты – девочки памятливой, наблюдательной и очень впечатлительной.

Маленькая Агата бо́льшую часть дня была предоставлена самой себе – отсюда и впечатлительность, страсть фантазировать. Старшие сестра и брат разъехались учиться: двенадцатилетнюю непоседу Мэдж отправили в Брайтон в интернат для девочек, одиннадцатилетнего Монти, самовлюбленного и неуравновешенного, помешанного на деньгах красавчика, – в Лондон, в Харроу. Фантастические истории приходилось поэтому, за отсутствием слушателей, рассказывать самой себе. Для чего четырехлетняя Агата либо пряталась в оранжерее, где хранились садовая мебель, клюшки для гольфа и велосипеды, либо забиралась в дупло самого большого в саду дерева, «Дерева Мэдж», в