Бак в растерянности огляделся. Он не видел этого журнала уже больше года: тот затерялся где-то среди книг по юриспруденции, газет «Правда» и «Труд», толстых литературных журналов «Новый мир» и «Октябрь», старых блокнотов с записями. Бак обеими руками разворошил эту груду, выдернул из стола верхний ящик, быстро выдвинул и обшарил три ящика левой тумбы. Журнала нигде не было, а красный телефон продолжал звонить. Тогда Питер взял чистый лист бумаги и, закусив губу, вывел на нём: «4:32 pm». После чего снял наконец трубку.

«Мистер Бак, говорит президент, – в трубке раздался голос, который невозможно перепутать ни с каким другим. – Не могли бы вы как можно быстрее пройти в Овальный кабинет?»

«Да, сэр, я…» – начал было Бак, но тут же запнулся.

Как только он сказал «да», президент повесил трубку.

Овальный кабинет находился всего лишь в минуте ходьбы по главному коридору первого этажа, тянущемуся через Восточное крыло, мимо статуй и портретов предыдущих президентов. Питер Бак добрался до Овального кабинета за полторы минуты. Перед тем, как попасть в кабинет, ему пришлось пройти процедуру «осмотра», представлявшую собой лёгкую форму обыска и проводимую агентами секретной службы, охранявшими первое лицо государства.

Джон Фицджеральд Кеннеди ждал своего переводчика, стоя у окна с видом на памятник Вашингтону. В одном из кресел для посетителей сидел его брат – Роберт Фрэнсис Кеннеди, занимавший в настоящее время пост министра юстиции. Оба – и президент, и министр – выглядели усталыми и словно чем-то огорчёнными. Ещё Питер Бак заметил, что рабочий стол президента буквально завален бумагами: громоздились папки, отдельной кучей лежали письма в аккуратно вскрытых конвертах, без видимой системы были разложены фотоснимки.

«Мистер Бак?» – спросил Роберт Кеннеди, будто бы на персональный вызов президента мог прийти кто-нибудь другой.

«Да, это я», – переводчик слегка поклонился.

Бак помнил ещё президента Эйзенхауэра, а потому двое сравнительно молодых политиков, благополучие которых основывалось не столько на личных заслугах, сколько на происхождении, не производили на него впечатления. Другое дело, что сегодня они олицетворяли собой высшую власть в Америке, а значит, и во всём мире – Питер Бак был из тех людей, кто верил во всемогущество Нового Света в целом и звёздно-полосатого флага в частности.

«Очень рад знакомству с вами», – сказал министр, одаривая переводчика фирменной улыбкой.

«Я очень польщён, сэр», – отвечал Бак.

Президент Джон Кеннеди наконец-то повернулся к вошедшему и жестом пригласил его садиться. Питер Бак послушно занял свободное кресло и приготовился слушать. Президент тут же уселся на своё место и, сцепив пальцы, обратился прямо к переводчику:

«Мистер Бак, вы, должно быть, слышали моё выступление и знаете, в каком сложном положении мы все оказались. Однако то, что я говорил в обращении к народу Америки, ещё не вся правда – это только часть её. Полная правда куда прозаичнее и драматичнее».

Он сделал паузу, давая возможность Баку осмыслить услышанное, но тот только кашлянул в кулак и смущённо признался:

«Извините меня, мистер президент, но я не слышал вашего выступления».

Видимо, на какое-то время братья Кеннеди утратили дар речи. Они оба уставились на переводчика администрации президента, словно он был жукоглазым пришельцем с Марса, вроде тех, которых рисуют в обожаемых Баком-младшим комиксах. Потом переглянулись и Джон Кеннеди сказал:

«О чем-то подобном меня и предупреждали. Это есть в досье…»

«Тем лучше», – загадочно отозвался Роберт Кеннеди.

Президент снова посмотрел на Питера Бака, который смиренно сидел в кресле, положив руки на колени.

«Нам нужно, чтобы вы перевели с русского одно письмо, – сообщил Джон Кеннеди. – Это очень необычное письмо, и оно поступило к нам по необычным каналам. Для нас важно, чтобы при переводе не было упущено ни одной, даже самой мелкой, детали. От этого зависит не только национальная безопасность, но и будущее всей нашей страны».

Питер Бак осторожно кивнул.

«Я буду внимателен, господин президент, – пообещал он. – Я осознаю всю меру ответственности…»

Братья Кеннеди снова переглянулись, и министр разочарованно покачал головой.

«Объясни ему, Джон, – потребовал он. – Пусть ему тоже станет страшно».

И президент Кеннеди «объяснил». Он рассказал Баку о событиях последних дней, которые совершенно ускользнули от внимания переводчика. Оказывается, всего лишь в сотне ярдов от его кабинета последнюю неделю принимались решения, которые могли в корне изменить ход истории. Настолько изменить, что вместо Белого дома и самого Вашингтона сейчас могла бы расстилаться выжженная пустыня от горизонта до горизонта, а тонкости любимой американской юриспруденции, в которые Питер вникал с таким тщанием, что не замечал ничего вокруг, навсегда утратили бы смысл. Впрочем, могло быть и наоборот, и тогда утратило бы смысл не образование юриста, а как раз знание русского языка.

Джон Кеннеди рассказал, как утром 19 октября ему в этот кабинет принесли десяток фотоснимков, которые и теперь лежали на президентском столе. Мистер Бак может взглянуть на них и убедиться своими глазами в реальности угрозы национальной безопасности США. 19 октября президент Америки узнал, что к виску его страны приставлен револьвер. Разговаривая с переводчиком, он так и выразился: «Револьвер приставлен к виску Америки». Место пуль в этом «револьвере» занимали советские баллистические ракеты SS-4, которые были тайно доставлены на мятежную Кубу. Точное их количество пока установить не удалось (предполагалось, что около тридцати), однако и одной такой ракеты было достаточно, чтобы уничтожить любой из крупных городов США, находящихся на Восточном побережье, включая Вашингтон. При этом Советы явно провоцировали конфликт: они не только осуществили тайную доставку ракет на Кубу, они не пожелали признать факт их размещения на острове после того, как правда всплыла наружу.

С того момента, когда президенту Кеннеди были представлены данные фоторазведки, кризис только разрастался. Проходили встречи и консультации. В ходе многочисленных дискуссий Совет национальной безопасности выработал единственно правильное решение: блокировать Кубу с целью недопущения дальнейших поставок вооружений. Президент Кеннеди объявил об этом решении открыто в обращении к нации 22 октября, о котором Питер Бак, к стыду своему, ничего не слышал: сказалось отсутствие какого-либо интереса к политике. А между тем это было очень важное обращение, поскольку в нём Кеннеди не только раскрыл тайные замыслы Москвы и объявил о блокаде Кубы, но и сделал недвусмысленное предупреждение: любая советская ракета, запущенная в Западном полушарии, приведёт к полномасштабному ядерному удару по СССР. И для того, что его предупреждение не показалось кому-то голословным, издал приказ о переводе Стратегического воздушного командования из состояния Defcon-5, обычного для мирного времени, в состояние «повышенной боевой готовности» Defcon-3.