– Ой, простите, пожалуйста, просто… – кассир почти заикалась от смущения. – Вы так солидно одеты, и маникюр… художники обычно не так выглядят… простите! Я не хотела вас обидеть. Дисконтная карта есть у вас?

– Разумеется. Максимальная. Я постоянный клиент.

Очень хотелось грохнуть дверью, но Надя просто еще раз потуже подтянула шарф. Чему тут удивляться, в самом деле? Деловой костюм, пальто, офисная сумка, красный маникюр и полное отсутствие украшений – ее вид и правда богемным не назовешь. Управлять рисками в страховой компании и выглядеть как художник – это было бы просто странно. Но разве можно с такими навыками работать в продажах? Она же тупо ничего не понимает в людях, эта девочка.

Надя бросила сумку с покупками на пассажирское сиденье, взяла желтого Пикачу и быстрым движением сунула его в урну у крыльца магазина. Потом, хорошенько потянувшись, перешагнула проклятую лужу и одним рывком переместилась за руль. А Ленка меня все ругает, что я юбки с каблуками не ношу. Хороша бы я была сейчас…

До дома оставалось минут двадцать.

* * *

Старый бежевый дом с высокими узкими окнами стоял на углу Плющихи незыблемо и величественно. Надя любила свой район до самозабвения. Даже внезапный отъезд матери, обида на которую не изгладилась за прошедшие двадцать лет, не отнял ни капли очарования от Надиного ощущения дома. Здесь ей было хорошо, здесь была ее крепость. Она недолюбливала только тесноту и странные судороги старого лифта, поэтому всегда поднималась на свой шестой этаж пешком. Широкая лестница с плавными поворотами и пологими ступенями была построена в то время, когда еще было принято ходить пешком – и это ощущалось при каждом шаге. Перила пока оставались прежними – узкими, из отполированного до черноты старого дерева. А вот старую желто-серую плитку на площадках постепенно заменяли, и это было жаль. Но что поделать – центр, новые состоятельные жильцы наводили свои порядки в местах общего пользования. Хорошо, хоть удалось отстоять старые рамы: реставрировать их было дороже, чем менять на стеклопакеты, но это был редкий случай, когда авторитет «семьи художника Невельского» подействовал на соседей, простых богатых бизнесменов, и они подчинились доводам о стилистике, эстетике и прочих загадочных вещах.

Надя легко поднималась по лестнице – удобная все-таки привычка, никакого фитнеса не надо. Неженственно, говорит Ленка. Женщина должна уметь себя беречь, а ты по лестницам шатаешься, как физкультурник. Без каблуков. И стрижка эта. И почему ты всегда без украшений? Надо будет сейчас после ужина посмотреть вебинар, который Ленка мне подарила, – а то ведь обидится. Завтра в три совещание, надеюсь, эта тормознутая Наташа не забудет вставить слайды в презентацию. Так, а что у нас на ужин? Сегодня все хорошо, возиться не придется: котлеты есть, а нарубить салат и сунуть в духовку готовый пирог – дело десяти минут. Сначала пирог, ему надо минут сорок, потом уже остальное.

Подходя к двери, Надя достала ключи, на секунду закрыла глаза… Что, если все узнают? Сознательно расслабив мышцы и приветливо улыбнувшись, она открыла дверь.

Улыбка досталась коридору, потому что встречать ее никто не вышел. Надя длинно потянула носом запах своего дома, еще на секунду прикрыла глаза и снова улыбнулась, но уже по-другому – расслабленно и блаженно. Сняв пальто и жакет, она присела и наконец сняла промокшую обувь.

Электросушилка для обуви – что-то вроде двух кипятильников, соединенных общим проводом, – была ее любимым предметом в межсезонье. Надя вообще так следила за мельчайшими компонентами комфорта, что иногда это напоминало манию. Она не держала в доме никаких сувенирчиков, рюшечек и статуэток, потому что не любила визуального шума и вещей, которые не работают. Но предусмотреть каждую мелочь и устроить все максимально разумно – это был настоящий пунктик. Ей нравилось продумывать все до мелочей и располагать так, чтобы можно было жить хоть с закрытыми глазами. Вот пожалуйста: на случай мокрой обуви у нее есть и сушилка для обуви, и розетка для нее рядом с банкеткой.

Слегка шаркая по полу простыми серыми тапочками, Надя прошла по коридору к средней из трех комнат, в которой работал муж. Одна паркетная дощечка перед его дверью уютно скрипнула.

– Вадим, ку-ку! Я дома. Привезла тебе масло и кисти.

– Привет, дорогая. – Встрепанный и невеселый Вадим был погружен в общение со смартфоном. Набрав что-то на экране, он спрятал телефон в карман просторного старого кардигана: одевался муж, как и положено художнику, небрежно и просто. – А этюдники были?

– Были, но пока для пленэров не сезон, их там немного. И какие-то все тяжелые и страшно дорогие. – Надя углубилась в недра квартиры, повышая голос, чтобы муж мог ее слышать. – Я пока ехала, вспомнила, что где-то на антресолях должен быть мой старый. Давай поищем. Только переоденусь, а ты принеси пока лестницу?

Вадим поморщился, но промолчал. И снова достал телефон из кармана.

Надина домашняя униформа – узкие джинсы и черная футболка – тоже не очень вязались с идеалами женственности. Но у Нади было целых два аргумента, которые даже Ленке казались более-менее сносными: во-первых, так она одевалась в точности как муж (только без кардигана), а это сближает. А во-вторых, демонстрировала тому же мужу свою стройную, легкую фигурку. В ее возрасте быть стройной без усилий – что ни говори, большое преимущество. Вадим всегда говорил, что у художника должна быть изящная жена, и, кажется, ничего не имел против стрижки. Хотя Ленка говорит…

Надя вышла в коридор и окликнула мужа:

– Вадим, стремянку несешь?

– Да, момент. – Он отвлекся от смартфона и спустя полминуты вернулся в коридор со старой складной лесенкой.

Надя поднялась на верхнюю ступеньку, с усилием открыла тугой шпингалет и распахнула белые, окрашенные масляной краской дверцы.

– Как думаешь, выдержит меня антресоль?

– Я каждый раз волнуюсь, когда ты туда залезаешь. Давай осторожнее, Надь!

Ловко, как обезьянка, она перелезла с лестницы на антресоль – та даже не скрипнула. Вадим поднялся на третью ступеньку стремянки и напряженно смотрел на жену. Она покрутила головой, секунду подумала и начала продвигаться внутрь, мимо стопок старых книг, коробок с утварью и прочим хламом, который был изгнан из жилых помещений после отъезда матери. Ага, вот оно! Этюдник стоял справа у стены, прямо за ним была художественная папка большого формата – может пригодиться, Надя как раз задумала уборку в мастерской мужа. Она вытащила оба нужных предмета и ползком, не разворачиваясь, двинулась обратно. Неудобно извернувшись, передала Вадиму сначала папку, потом этюдник… И в последний момент цапнула еще шкатулку, которая стояла слева, почти с краю. Экзотическая, вся в металлических кружевах, она была украшена яркими разноцветными каменьями и весила, наверно, целую тонну.

– Надь, а это что?

– Это что-то от матери, не открывай. Я потом посмотрю, уже забыла, что там.

В двери повернулся ключ.