— Так ты художница что ли? — она окинула изучающим взглядом горы барахла и тот самый неподъёмный ящик.

— Художница, — призналась девушка и почему-то почувствовала себя самозванкой. — Лиссадра Нилли. В обозримом будущем я собираюсь здесь жить, ну и творить тоже. Так как на счёт портрета?

— Обсудим, — не спешила тётушка соглашаться и назначать конкретные сроки. — И надолго ты к нам?

— Как получится. Если повезёт, то надолго, если очень повезёт, то навсегда.

Женщина ещё раз смерила её нечитаемым взглядом и сказала неожиданное:

— Меня можешь звать тётушкой Лилеей и я пришлю к тебе моего младшенького. Всё-таки не стоит молоденькой девушке поднимать тяжести, — подвела она итог неодобрительно.

С чего бы такая щедрость? Или здесь так приято приветствовать новых соседей? В её родном мире к новосёлам мигом набегали матроны с пирогами собственного приготовления и двумя-тремя старшими дочками. Чисто по-соседски, и, если уж говорить откровенно, то не столько помочь обустроиться на новом месте, сколько со всех сторон обсмотреть новых соседей и получить новые темы для кухонных бесед. Или это так, из вежливости сказано? В любом случае, сидеть без дела, ожидая обещанной помощи Лиссандра не собиралась, ей ещё кучу не столь весомого барахла нужно перетащить и если не расставить по местам, то хоть рассовать по углам. Однако и получаса не прошло, как возле её калитки нарисовался хмурый подросток находящийся в той непростой стадии взросления, когда уже не ребёнок, но ещё не взрослый.

— Дрась. Чё тщить?

Сказано было неразборчиво, сквозь зубы, так, что Лисса, невеликий знаток байихского, не столько поняла, сколько догадалась. Но за работу парень хватался споро и силён был просто чудовищно — ящики, которые девушка чуть приподнимала с одного конца, он легко подхватывал на руки и оттаскивал вверх по лестнице. Не её же была вина, что подходящая под студию комната, достаточно большая и с приличным освещением, обнаружилась на втором этаже?

Хмурого подростка звали Мило, тётушке Лилее он приходился сыном. Поздним, младшим и это было практически всё, что ей удалось из него выжать. Удивительно необщительный пацан. Но вежливый. Закончив с переноской последнего чемодана, распрощался и предложил обращаться, если потребуется перетащить что-то тяжёлое или ещё какая мужская работа возникнет. И утопал. Даже от предложенного всё из той же вежливости чая оказался.

И хорошо, что отказался: печь Лиссандра ещё не пробовала разжигать и совсем не была уверена, что сможет совладать с нею, и посуда тоже до сих пор была не распакована. И не потому, что девушка не помнила, куда что рассовала — очень даже помнила, вон в том кофре, расшитым по верху фетровыми кувшинами и кружевными чашками (работа сестрицы Миссулы), но ставить свою, привезенную из родного дома посуду на невычищенные столы и полки, по которым неизвестно какие мыши бегали, Лисса не хотела.

Дом возмущённо заскрипел: это какие ещё грызуны? Не было их никогда на подвластной ему территории!

Лиссандра от этого возмущения только отмахнулась — пришло время браться за щётки, тряпки, мыло и воду. Не сказать, чтобы дела домашние были её коньком, но как всякая девушка получившая хорошее домашнее воспитание, вести хозяйство она умела. А сейчас её просто-таки трудовой энтузиазм охватил. Мало просто выкупить дом, чтобы сделать его по-настоящему своим, нужно ещё приложить к нему руки. Вот, хотя бы вымести пыль и паутину, вымыть полы, протереть окна. Она не ставила себе невыполнимых задач, вроде привести в порядок весь особняк в одиночку за один день, но хотя бы комнаты, намеченные под спальню и мастерскую, а так же кухню, в которых она в ближайшее время планировала обитать, привести в порядок следовало как можно скорее.

Дом удовлетворённо вздыхал, подставлял под щётку деревянные ступеньки, ведущие на второй этаж, и прятал занозы.

С самым большим помещением второго этажа, которое на плане претенциозно именовалось «Утренняя гостиная», Лиссандра расправилась довольно быстро. От наполнявших когда-то это помещение вещей, остались только выгоревшие на солнце контуры на стенах, а больше всего времени заняло отмывание высоких, панорамных окон, которые и послужили причиной того, что Лиса определила это помещение под мастерскую художника. Творчество не терпит тесноты и плохого освещения.

Под спальню была зарезервирована тоже не самая маленькая комната и Лиссандра обошлась бы и меньшей, и даже, наверное чувствовала себя в ней уютней, но именно у этого помещения имелся один весомый плюс. Деревянная кровать, настолько монументальная, что бывшие жильцы, практически подчистую вынесшие внутреннее убранство дома (кое-где были сняты даже стенные панели), не пожелали связываться с её перетаскиванием. Вещей из дома девушка привезла не так много, и уж запасной кровати среди её поклажи точно не было. Хорошо ещё мама настояла на том, чтобы впихнуть ей скрутку с тонким матрасиком, а то ближайшие пару дней пришлось бы ей спать на голых досках.

Лиса сбежала по лестнице, выплеснула в траву очередное ведро грязной воды и подумала, что неплохо бы сделать перерывчик, чая выпить, или хотя бы пожевать ссобойку, запивая её водой из колодца, если с печью с первого раза совладать не удастся. Но уже спустя пару минут вспомнила, почему не сделала этого раньше — кухня до сих пор осталась невымытой даже вчерне. Или наплевать? Не настолько уж она брезглива, можно ж вполне и на крыльце расположиться. Нет, если сейчас остановиться, дать себе расслабиться — запланированные на сегодня дела она точно не доделает. И Лисса опять взялась за воду и тряпки.

Кухня была вычищена и если не сверкала и блестела, то уж посвежела точно, однако расположиться на отдых в ней по-прежнему не тянуло. Почему? Лисса огляделась — нет, взгляд ни за что не дисгармонирующее не цепляется. И тут её осенило: несмотря на приоткрытую на улицу дверь и пару кубометров вынесенной грязной воды, воздух был по-прежнему тяжёлым. Почему? На самой кухне точно ничего не завалялось: она, с мокрой тряпкой наперевес обследовала все уголки. А рядом? Вроде бы где-то тут должно быть отдельное помещение для хранения продуктов.

Стыдливо скрипнула дверь в кладовку, открывая источник неприятного запаха. Неопрятная куча чего-то, впоследствии оказавшаяся кублом из тряпок, имевших резкий, какой-то прямо звериный запах и в другом углу куча хорошо обглоданных и основательно просохших костей. Это ещё что за инсталляция?! О! Инсталляция!

Лисса схватилась за этюдник. Пол, на который она с размаха плюхнулась, скрипнул вопросительно, но заинтересованно смолк.

Карандаши? Нет, грифели! Линии — тонкие, аккуратно вычерченные, ложились поверх широких мазков, а кое-где, где того требовал