Тем вечером жители деревни собрались пораньше, чтобы послушать пение Зикея. Они почти вплотную друг к другу расселись вокруг пруда, однако потеснились, дабы оставить место для Вачеке — ведь она была дочерью вождя Зиминдо. Зикей стоял на кромке берега и смотрел, как звезды отражались на черной волнистой поверхности воды и в глаза Вачеке. В ней заключен весь мой мир, думал он.

Он сделал глубокий вдох. Сейчас он запоет прекрасную песню о любви, которой научила его мать, когда носила его на груди. Но первый же звук словно застрял в горле, и с губ Зикея сорвалось что-то похожее на удушливый стон. Лицо его запылало от стыда. Он снова попытался запеть, но голос не повиновался ему — сработало магическое заклинание Мателы. В толпе раздались смешки. Полные панического страха глаза Зикея неотрывно смотрели на Вачеке, но она опустила голову и закрыла лицо руками. Зикей почувствовал, как в его грудь заползает ужас, а к горлу подкатывает горький ком желчи. Он сорвался с места и бросился в темноту ночи; вслед ему раздались насмешливые крики разочарованных слушателей.

Когда люди, пришедшие послушать Зикея, разошлись, Матела понял, что сама судьба дарует ему шанс утешить Вачеке. Он взял ее за руку и повел к дому Зиминдо, а по дороге говорил с ней на магическом языке закулу (но Вачеке так никогда и не узнала об этом). К тому моменту, когда они дошли до дерева мусаса, похожее на лицо юноши, заклинания Мателы уже подействовали на Вачеке, и когда он пожелал ей доброй ночи, ее губы потянулись навстречу его губам. Идя назад в Мапонду, Матела не шел, а крался, стараясь изо всех сил, чтобы шаги его не были услышаны. Но он совершенно не чувствовал себя виноватым, потому что был еще слишком молод. А что еще остается делать закулу, думал он, кроме того, как управлять судьбой другого человека?

На следующее утро Матела проснулся, когда отец-солнце был уже высоко в небе, а Зикей поднялся вместе с петухами и отправился к Мусапе, отцу Мателы, чтобы рассказать о том, что произошло прошлым вечером. Мусапе, вытянув руку, взял Зикея за горло. Брови его нахмурились, он покачал головой и поджал губы.

— На тебе проклятие, Зикей, — промолвил он. — Сильное проклятие, которое трудно будет снять.

— Закулу, а вы можете мне помочь? — спросил Зикей; его хриплый от волнения голос звучал как скрип сухого песка под ногами.

— Тебе может помочь только время. Но я буду молиться и просить луну уговорить отца-солнце ускорить твое выздоровление.

Когда Зикей выходил из крааля Мусапе, у него на душе было мрачно и темно, как бывает на небе в сезон дождей, но тяжелей всего ему было оттого, что прошлой ночью он видел, как его лучший друг шел, держа в своей руке руку его возлюбленной Вачеке. Однако кровь Зикея была чиста, и он принял этот поворот судьбы с изяществом полета птицы бока.

— Друзья мои, — сказал он, обращаясь к Мателе и Вачеке, — желаю вам счастья в любви и считаю, что судьба правильно расставила всё по своим местам.

Матела молча кивнул, а Вачеке опустила голову и глаза ее наполнились слезами — ведь Зикей до этого момента не обмолвился с ней ни единым словом, а сейчас его голос напоминал скрежет двух камней, трущихся друг о друга. Зикей пошел к своему краалю, и в течение многих дней никто из жителей деревни Мапонда не видел его.

Через две недели болезнь закулу выбрала наконец своей жертвой Мателу. Это несказанно обрадовало его отца, хотя страдания больного сына были ужасными и не шли ни в какое сравнение с тем, что ему доводилось наблюдать прежде. В большинстве случаев болезнь закулу продолжается не более недели, однако Мателу лихорадка трепала почти месяц, в течение которого он впадал то в забытье, то в состояние прострации, словно паук шангу, стерегущий свою нору в песчанике. Однажды Мусапе даже показалось, что его сын умирает.

Матела настолько ослабел, что проклятье, которое он обрушил на голову Зикея, вскоре сошло на нет, так же как и магические чары, околдовавшие Вачеке. Однако Зикей не почувствовал облегчения от исчезнувшего проклятия, поскольку очень переживал за судьбу своего друга. Вачеке также не заметила вновь обретенной свободы, ведь и она боялась за юношу, которому подарила любовь. Однажды Зикей и Вачеке, встретившись у постели Мателы, приветствовали друг друга, но их лица при этом были печальны. Вопреки тому, что творилось на душе у Зикея, он не сводил глаз с Вачеке и ему снова захотелось петь. Душа Вачеке была преисполнена печали, но она, слушая речи Зикея, думала о том, что его голос вновь обрел прежнее благозвучие. Но Зикей не запел, а Вачеке ничего не сказала.

Однажды утром лихорадка наконец покинула тело Мателы и все обитатели деревни Мапонда вздохнули с облегчением. Мусапе с трудом удалось сдержать радость, когда он омывал лицо сына и смачивал его губы водой. А что до самого Мателы, то он был слаб, как новорожденный теленок, а на душе у него было тяжко и темно (ведь в беспамятстве и кошмарных сновидениях он узнал многие премудрости закулу). Зато теперь он ясно понимал, что хотел бы делать в будущем.

— Как хорошо, Матела, что ты наконец очнулся и пришел в себя, — сказал Мусапе.

— Отец, — помедлив, произнес Матела, — я прошел через страдания и после болезни стал закулу и стал взрослым. Поэтому сейчас я хочу жениться и как можно скорее.

Лицо Мусапе озарила гордая улыбка.

— Конечно, сын мой, ты вправе так поступить. А кого ты выбрал своей невестой?

— Вачеке.

Лицо Мусапе помрачнело, он закусил нижнюю губу, да так сильно, что на ней показалась кровь. Он стиснул руки с такой силой, что захрустели суставы, а затем затряс головой, как вылезшая из воды собака.

— Вачеке? — наконец выдавил из себя Мусапе. — Ты не можешь жениться на Вачеке. Потому что она дочь вождя, а ты теперь закулу. Есть закон, объявленный самим Тулоко, который запрещает браки между потомками вождя и закулу — ведь вождь отвечает за людей, а закулу несут ответственность за вождя.

Матела молча смотрел на отца, а затем закрыл лицо ладонями. Он ощутил в душе такую пустоту, будто вдруг превратился в скелет, обглоданный шакалами; ему не оставалось ничего другого, как только проклинать свою судьбу. Хотя Матела и сам все это знал, будучи закулу, он не мог смириться с несправедливостью, преподнесенной ему судьбой.

В тот вечер Матела впервые встал с постели, к которой приковала его болезнь; вместе с Вачеке и Зикеем он сидел на берегу пруда, и они следили за пугливыми антилопами, пришедшими на водопой. Матела рассказал то, что объявил ему отец, и при этом в голосе его было столько страсти, сколько зерна обычно бывает в зерновом амбаре в голодное время. Зикей, сердце которого было добрым и чистым, положил руку на плечо друга и невнятно пробормотал что-то утешительное. Вачеке потупила взор, чтобы скрыть от юношей, какое облегчение принесли ей слова Мателы.

Некоторое время все трое сидели молча; юноши, бросая камни в воду пугали антилоп, а Вачеке плела косичку из сорванных травинок. И вдруг Зикей запел, и только через некоторое время до него дошло, что его голос вновь обрел былую силу и красоту. Он пел, и грустная мелодия, заполнявшая все окружающее пространство, казалось, пробуждала в слушателях мысли о том, чему не суждено было случиться. Матела опустил голову. А когда, подняв взор, взглянул на Вачеке, то увидел, что она смотрит на Зикея затуманенными глазами — все было ясно без слов, ее дыхание было частым, а грудь ее вздымалась. Не произнеся ни слова, Матела поднялся с земли и ушел, оставив их одних. Он уходил прочь от пруда, не оглядываясь назад, но, даже ничего не видя, знал, что происходит за его спиной, отчасти потому, что он уже был закулу и обладал способностью видеть не только глазами, но также и потому, что все еще оставался ревнивым влюбленным, знавшим, какие чувства переполняли сейчас тех, кого он только что оставил наедине друг с другом.