– Как всегда, судя по его письмам. – Грей передал Гарри вскрытое письмо.

Гарри читал – и ухмылялся все шире.

– Минни держит его в ежовых рукавицах. – Он отложил письмо, поднял бокал и кивнул. – Кто такой этот Ричардсон и почему ты им интересуешься?

– Капитан Эзикиел Ричардсон. Улан, которого приписали к разведчикам.

– Разведчик, значит. Один из Черного кабинета? – Гарри поморщился. Неясно, была ли тому причиной личность капитана Ричардсона или тертый хрен, поданный как приправа к сардинам.

– Я не очень хорошо его знаю. – Грей внезапно ощутил тот же острый укол глубокого беспокойства, что и неделю назад после квебекского письма Уильяма. – Нас познакомил сэр Джордж – он дружил с его отцом, – но тогда мы недолго общались. О нем мало говорят, нужно отдать ему должное, и говорят лишь хорошее…

– Наверное, это единственное, что хотелось бы слышать о человеке подобного рода деятельности. Ухх!.. – Гарри шумно втянул воздух широко открытым ртом, пару раз кашлянул, его глаза увлажнились, и он одобрительно тряхнул головой. – Свежий хрен, – просипел он и зачерпнул еще. – Исключительно… ух… свежий.

– Действительно. В общем, в следующий раз мы встретились в Северной Каролине и пообщались чуть дольше: ему нужно было мое разрешение, чтобы поговорить с Уильямом насчет разведки.

Бутерброд с сардинами замер на полпути ко рту Квори.

– Только не говори, что ты позволил ему втянуть Уилли в самую гущу событий.

– Разумеется, нет, у меня другое было на уме, – уязвленно произнес Грей. – Я полагал, что это предложение пойдет на пользу Уилли: во-первых, он уедет из Северной Каролины, а во-вторых, войдет в штаб Хау.

Квори кивнул, тщательно пережевал еду и проглотил ее.

– Понятно. А теперь тебя гложут сомнения.

– Именно. Тем более что с Ричардсоном мало кто близко знаком. Все, кто мне его рекомендовал, похоже, сделали это только потому, что им его тоже рекомендовали. За исключением сэра Джорджа Стэнли, который сейчас в Испании вместе с моей матерью, и старого Найджела Брюса, который так несвоевременно помер.

– Ты поступил необдуманно.

– Да. Я полагал, что смогу больше разузнать о нем, но мне не хватило времени. Мы с Дотти отплываем завтра, если погода позволит, – глянув за окно, сказал он.

– А, так вот зачем ты меня сюда пригласил, – ничуть не сердясь, заметил Гарри. – Что мне делать, если я что-то узнаю: сообщить Хэлу или написать тебе?

– Сообщить Хэлу, – вздохнул Грей. – Бог его знает, как работает почта в Америке, пусть даже Конгресс и находится в Филадельфии. Если нужно будет быстро решить какой-то вопрос, Хэл здесь справится лучше, чем я там.

Квори кивнул и наполнил стакан Грея.

– Ты не ешь, – заметил он.

– Я сегодня пообедал позже обычного.

Гораздо позже. На самом деле он сегодня вовсе не обедал. Грей взял булочку и рассеянно намазал ее джемом.

– А этот Дэннис, как там, бишь, его фамилия? О нем я тоже должен буду навести справки? – стукнув по письму вилкой, спросил Квори.

– Да. Хотя, возможно, мне будет проще узнать о нем в Америке. По крайней мере, в последний раз его видели именно там. – Грей откусил от булочки, отметив, что она в меру хрустящая, как и положено идеальной булочке, и ощутил пробуждающийся аппетит. Он хотел было рассказать Гарри о том еврее, имеющем склады в Бресте, однако передумал. Вопрос связей с Францией был исключительно деликатного свойства, а Гарри отличался тщательным подходом к делу, но не осторожностью.

– Понятно. – Гарри взял бисквитное пирожное, положил на него два миндальных печенья и ложку топленых сливок и затолкал все это в рот.

И почему он не толстеет? Должно быть, из-за активных «упражнений» в борделях, которые посещает, невзирая на возраст. Сколько же Гарри лет? Чуть больше, чем Грею, чуть меньше, чем Хэлу. Прежде Грей никогда не задумывался об этом, как и о возрасте Хэла. Оба они казались ему бессмертными, он не представлял себе будущего без них. Но Гарри уже практически облысел – Грей отметил это, когда тот по привычке снял парик, чтобы почесать голову, а потом криво надел его, – а суставы его пальцев распухли, хотя чашку он держал по-прежнему изящно.

Грей неожиданно остро ощутил свой возраст – в негибкости пальцев, в приступе резкой боли в колене. А более всего – в том, что может не успеть защитить Уильяма, когда будет нужен ему.

– Что-то не так? – Гарри поднял бровь, увидев выражение лица друга.

Грей улыбнулся, покачал головой и снова взялся за стакан с бренди.

– Timor mortis conturbat me[2], – сказал он.

– Вот оно что! Что ж, выпьем, – задумчиво сказал Квори и поднял свой стакан.

28 февраля 1777 года от Рождества Христова, Лондон.

Генерал-майор Джон Бергойн – сэру Джорджу Жермену.

«… я не считаю, что какая-либо морская военная операция может оказаться столь же значимой для победы над врагом или столь же эффективной для окончания войны, как вторжение из Канады через Тикондерогу».

4 апреля 1777 года, английский корабль «Тартар»

Грей сказал Дотти, что «Тартар» – фрегат небольшой: всего двадцать восемь пушек, и потому ей не стоит брать с собой много вещей. Однако он удивился, увидев, что весь ее багаж состоит из одного кофра, двух саквояжей и сумочки с вышиванием.

– Неужели ты не взяла ни одного расшитого цветами манто? Уильям тебя не узнает, – поддразнил он Дотти.

– Чушь, – ответила девушка с доходчивой лаконичностью, присущей ее отцу.

Однако она почти не улыбалась и была очень бледна. Грей надеялся, что это не признак морской болезни. Он крепко взял ее за руку и держал до тех пор, пока серебристая полоска английского берега не растаяла на горизонте.

Хэл, похоже, ослаб сильнее, чем уверял, раз дал себя обмануть и позволил дочери плыть в Америку. Пусть и под защитой Грея, но по смехотворной причине – ухаживать за раненым братом. Минни, конечно, тоже беспокоится о сыне, однако от Хэла не отойдет ни на шаг. И все же она тоже не возразила против этой авантюры…

– Твоя мать знает? – поинтересовался он.

В ответ Дотти удивленно взглянула на него сквозь брошенные ветром в лицо волосы.

– О чем? Помоги мне! – Девушка схватилась за светлую паутину волос, трепетавших вокруг ее головы, словно языки пламени.

Грей обеими руками прижал волосы Дотти к голове, перехватил у шеи, умело заплел в косу, к восторгу проходившего мимо моряка, и перетянул бархатной лентой, которая раньше была вплетена в ее прическу.