– И кто же он? Что именно вам известно о том дне двадцать второго декабря?

Люка Шардон поднял глаза на висевшие над телевизором часы:

– Доставайте ваш серый диктофон, доктор, тот самый, которому вы доверяете все эти грошовые умозаключения.

– Я оставила его в отделении.

– Очень удачно. Поезжайте, пока дорогу не занесло снегом, и зайдите в мою палату – ту, где меня держали до перевода сюда. Я кое-что спрятал в одном из металлических прутьев кровати. Достаньте это, возьмите диктофон и возвращайтесь – оно того стоит. Надеюсь, времени у вас достаточно, потому что история, которую я собираюсь рассказать, потрясет ваше воображение.

22 декабря

Утро в сердце Альп выдалось сухим и морозным. В такую погоду хорошо надеть снегоступы и отправиться на прогулку. Именно так и собирался поступить аджюдан-шеф[2]Пьер Бонифас, если бы в самом конце дня ему не сообщили ужасную новость. Звонивший – горный проводник – находился в шоковом состоянии и едва мог толком объяснить, что случилось.

Вертолет национальной жандармерии, перевозивший Бонифаса и его помощника, летел над огромным лиственничным лесом. Первые лучи солнца освещали горы, их шелковистые вершины тянулись до самой Швейцарии с одной стороны и до Италии с другой. Все двадцать два года полицейской службы Бонифас не уставал наслаждаться этим великолепным зрелищем, каждый день новым и разнообразным, как краски на палитре художника, но этим утром ему было не до красот, он думал о другом.

Бело-синий вертолет перелетел через озеро и опустился на небольшую поляну на высоте четырех тысяч метров. Лопасти винта подняли в воздух облака снега. Унтер-офицеры вылезли, зябко поежились и, сунув носы в воротники синих форменных курток и держа снегоступы в руках, рысцой побежали к человеку, одетому в теплый комбинезон на гагачьем пуху.

– Вы ничего не трогали? – спросил Бонифас.

Проводник повел их назад по собственным следам. Крепкий высокий парень шагал так широко, что Бонифас едва поспевал за ним. «Слава богу, что подъем на этом участке леса между долиной и тянущимися вверх склонами не слишком крутой…» – думал он, пыхтя и отдуваясь.

– Нет, я сразу вызвал жандармерию.

– Вы правильно поступили. А теперь расскажите поточнее, что именно произошло.

Пилот вертолета выключил двигатель, и в горах снова воцарилось безмолвие. Лес стал гуще, деревья стояли так близко друг к другу, что свет, проникавший сквозь листву, рассыпался золотыми искорками. Казалось, что этим утром природа замерзла, затаила дыхание.

– Как только выйдем на тропу, увидим высокогорный приют «Гран-Массив»[3]. Теперь он в собственности города. Этот старинный дом стоит на острове посреди озера, там можно передохнуть, хотя нет ни воды, ни отопления. Вмещает приют человек десять, не больше, но от непогоды защищает.

– Знаю, – кивнул Бонифас, – был здесь недавно с семьей. Замечательное место.

Проводник вел их через кустарник, раздвигая ветки руками.

– Что да, то да, – согласился он. – На прошлой неделе туристы сообщили, что прохудилась крыша, и я вчера утром отнес туда инструменты, чтобы кровельщик положил уплотнитель и зацементировал черепицу. Сегодня он должен был все закончить.

Бонифас и второй жандарм дышали все тяжелее, мороз обжигал горло, а их провожатый не сбавлял темп. «Из гранита он, что ли, высечен, этот здоровяк?» – с некоторым раздражением подумал Бонифас.

– Приют всегда битком набит, и в дождь, и в снег. Если все места заняты, люди идут в другой, платный, он находится чуть выше по маршруту.

Трое мужчин продолжали движение, наклонялись, раздвигали ветки, покрытые сверкающим льдом. В царящей вокруг белизне было нечто сюрреалистичное.

Природа оделась в роскошный наряд, но опасность подстерегала их со всех сторон, так что расслабляться не стоило.

– Снег шел до полуночи, пока не похолодало. Сегодня утром, подойдя к дому, я сразу понял: что-то не так, на снегу не было следов – ни ног, ни снегоступов, а туристы накануне приехали, так что…

– Так что это могло означать одно: никто не выходил.

Через несколько минут они вышли из леса, и их ослепил солнечный свет. Бонифас надел темные очки. Безоблачное небо обещало чудесный день. Он сожалел, что оказался в этом волшебном уголке в воскресенье и станет первым служителем закона на месте преступления. Придется отчитываться, заполнять тонны бумаг.

Озеро и островок у подножия горы все еще оставались в тени.

– Кровь была повсюду, – продолжил свой рассказ проводник. – На кроватях, на стенах, на полу. Слева от входа лежали три тела. Почти все спали одетыми и в ботинках – ночью было жутко холодно. Знаете, на что это было похоже? На ледяную шрапнель, ударившую беднягам в спины. Дальше я не пошел. Побежал звонить и даже рюкзак там оставил. – Он остановился и посмотрел на Бонифаса. – Я повел себя как дурак. Нужно было проверить, выжил кто-нибудь или нет.

– Не корите себя, вы все сделали правильно, и место преступления осталось нетронутым, а это главное.

Бонифас экономил слова, сосредоточившись на опасном спуске. Ходьба в снегоступах требовала специального навыка и максимальной концентрации. Они довольно быстро добрались до озера и мостков, которые вели к островку, прошли через небольшую рощу и оказались перед массивным каменным строением. У входа валялся большой рюкзак проводника. Жандарм замер и инстинктивным движением расстегнул висевшую на поясе кобуру.

– Эти следы ног…

От дома вела цепочка следов, оставленная часом или двумя раньше. Они уходили вправо и за дом. Оставивший их человек был в испачканной кровью обуви.

– Раньше их тут не было, – сказал проводник.

– Уверены?

– На все сто. Утром снег был нетронутым.

Они замолчали. Аджюдан-шеф внимательно оглядел окрестности. Возможно ли, что проводник подошел к дому в тот самый момент, когда убийца уже покончил со своими жертвами и собирался сбежать? Даже представлять не хочется, что ждало парня, реши он все-таки войти в дом.

Бонифас воткнул снегоступы в снег, снял перчатки. Он и его помощник достали «ЗИГ-Зауэры»[4]и держали их наготове. Жандарм сделал знак коллеге следовать за ним и направился к приоткрытой двери. Медленно снял очки. Он видел десятки мест преступления, но мгновенно понял, что нынешнее не забудет до самой смерти.