И василевс Кронид Антонович, и кайзер Мориц-Иосиф полагали, что основные события развернутся южнее, а у Зульбурга всего лишь будет разбит спешащий на соединение с императором французский корпус. Оказалось наоборот. Это Буонапарте присоединился к своему маршалу, заняв город под самым носом у русско-прусской армии, после чего немедленно двинулся навстречу союзникам. Потрясатель Эуроп был настроен решительно, его армия, одержав несколько побед в предыдущих столкновениях с австрийцами и русскими, – тоже.

Разбитые в пух и прах австрияки после полученной трёпки притихли, хорошо ещё – не подписав сепаратного мира. Впрочем, бездействие их мало отличалось от капитуляции; император, великодушно пощадив напуганную Вену, получил возможность всей силой обрушиться на свежего врага и, разумеется, её не упустил. Буонапарте помнил, сколь сильно мешала его противникам «двухголовость» в первую войну его имени, и не без оснований рассчитывал на несогласованность действий русских и пруссаков.

Союзники тоже спешили. Кайзер опасался вторжения, предпочитая воевать на чужих землях, которые в случае очевидного успеха могли бы и перейти к Пруссии. Не забыли в Берлине и события Первой Буонапартовой войны, когда после первых же неудач кайзеровской армии крепости одна за другой сдавались коронованному капралу почти без выстрелов. А если принять в расчёт, что император вновь громче, чем когда-либо, говорит о Свободе, Равенстве и Братстве… Нет уж, лучше держать его подальше от своих границ.

Кронид же Антонович был уязвлён неудачами помогавшего Австрии русского корпуса, зол на Буонапарте, видя в нём «разрушителя священных основ», и при этом очень верил в своих генералов и своих солдат.

В общем, все три монарха торопились решить если не судьбу уже третьей по счёту большой «буонапартовой» войны, то уж текущей кампании – точно. Преждевременная встреча лишь распалила василевса и кайзера, что, надо думать, немало обрадовало императора. Впрочем, начал он как обычно: атаковал первым, стремясь захватить инициативу. И, тоже вроде бы как обычно, стал давить большей частью на флангах. Атаки, однако, были отбиты, и союзники в свою очередь пошли вперёд. Тоже безуспешно. Надежды обеих сторон на быструю победу угасли спустя четыре часа артиллерийских дуэлей, атак и контратак. Битва вскипела по всему изгибу позиции, от по-русски непроходимого леса до довольно-таки полноводного Зуля.

Дважды верный наступательной тактике Буонапарте добивался успеха в каком-то одном месте, сначала против русских, потом – пруссаков, был атакован вторым союзником, и на этом всё кончалось. Но от намерения разгромить врага император французов отказываться не собирался, и Арцаковым всё настойчивей овладевала мысль, что пресловутый «третий раз» придётся на край русской позиции, где у реки холмы сходили на нет, а напротив, за грядой, вполне могла сосредоточиться вражеская кавалерия. Впрочем, несладко было везде. Арцаков пытался разглядеть хотя бы ближние редуты, но видел лишь дым, где ждали очередной атаки два полка. Вернувшийся адъютант заверил, что и угреньцы, и ладожане держатся, но это было четверть часа назад.

– Ваше высокопревосходительство! – Молодой князь Шаховской, адъютант василевса, картинно осадил своего аргамака рядом с привычным ко всему донцом Арцакова. – Его василеосское величество обеспокоены состоянием нашего правого фланга…

– Я тоже обеспокоен. – Пётр Иванович неторопливо опустил трубу.

– Его василеосское величество требует во избежание обхода нашей позиции елико возможно скрытно выдвинуть бригаду полковника Булашевича к реке в распоряжение князя Варчевского. Государь в то же самое время велел отметить, что весьма удовлетворён стойкостью вверенного вашему сиятельству корпуса.

– Прошу передать его василеосскому величеству мою признательность.

– Приказ…

– Будет выполнен.

* * *

Белые с алой оторочкой мундиры, статные серые кони, жаркая медь касок и кирас… Отличить одного кавалергарда от другого – задача не из лёгких, тем паче в пороховом дыму, но «Кусаку» Янгалычева штаб-ротмистр Тауберт узнал тотчас. Любезный друг Васенька бешеным карьером нёсся прямиком к начальству. Обычно Янгалычев держался в седле, как и положено лейб-гвардейцу, лишь изредка сбиваясь на приёмы, унаследованные от предков – татарских мурз. Обойти Васеньку, когда такое случалось, на памяти Тауберта не удалось ещё никому.

– Странно, – не поняли за спиной штаб-ротмистра, – в чём дело-то?

– Никак что-то важное?

– Может, хоть сейчас зачешемся!

– А ты удила погрызи. Полегчает.

– Кусака просто так не вернётся, увидел что-то… Никола, как думаешь?

Янгалычев со своими был в передовом охранении, что стояло повыше, у разбитой в щепки мельницы. Он в самом деле мог увидеть…

– Господа, давайте подождём.

Васенька подлетел к командиру полка, спрыгнул с седла и под перекрёстным огнём русских и прусских взглядов принялся докладывать, пару раз неуставно ткнув рукой в сторону французов. Начальствующий над кавалергардами князь Лев Григорьевич Орлов-Забецкой вольности подчинённого не заметил. Повернулся и в сопровождении не отстающего ни на шаг Васеньки направился к прусскому полковнику. Разговор получился коротким, пруссак махнул рукой кучке гусар, так же как и Тауберт со товарищи составлявших охрану начальства. Кавалергардам особое приглашение не требовалось. Небольшой отряд устремился к останкам несчастной мельницы, где и замер, пожирая глазами поле боя.

Два статных всадника, чёрный и ещё утром белоснежный, долго всматривались в дымные облака, эскорт со рвением следовал их примеру.

В гуле канонады разобрать приглушённый разговор не смогла бы даже сова. На первый взгляд казалось, что французы как стояли у подножья своего холма, так и стоят. Собственной трубы Тауберт не имел и разглядеть в деталях, что происходит, не мог, выручил Васенька: пока господа командиры любовались на дым, подъехал и просветил.

– За холмом лягушатники. С самого Шляффхерде не видно, но отсюда, со стороны, кой-чего просматривается. А мы глазастые… – Янгалычев залихватски подмигнул, но привычных смешинок в голосе не было и в помине. – Кого там и сколько, пока не понять, но ты же видишь – батарей-то выставили, ей-богу, ещё столько же, сколько было. Так что, брат Никола, скоро будет ещё жарче.

– Кому жарче? – огрызнулся штаб-ротмистр, сдерживая пляшущего Аякса. Жеребцы, ища выход нерастраченной злости, лезли в драку, но и Тауберт, и Кусака Янгалычев были слишком хорошими наездниками, чтобы позволить лошадям сцепиться. – Кому, Василий? Нам с тобой или Орлову?

– А нечего было Орлуше четыре ноги на две менять! – Васенька то ли скривился, то ли улыбнулся. – Эка невидаль, старший братец полк принял. Не вешаться же!

Тауберт не ответил – балагурить остзейский немец не умел и не любил, а за Орлова сердце болело с самого утра. Когда приятель решил расстаться с белым мундиром, эскадрон был полностью на его стороне. Сергий славился своими выходками на всю столицу, и Льву Григорьевичу, чтобы сохранить лицо, пришлось бы взыскивать с младшего брата куда строже, чем было принято в полку. Знаменитого Орлушу с распростёртыми объятиями приняли бы хоть конногвардейцы, хоть лейб-гусары, но Сергий подал рапорт о переводе в пехоту. Армейскую. Василевса таковое желание приятно поразило, и ротмистр кавалергардов стал пехотным полковником[1]. Ко всеобщему удивлению, неплохим. Прекратились и знаменитые орловские фортели – дуэли, пирушки, розыгрыши; чужие жёны и те отступили пред аглицкими да Буонапартовыми воинскими трактатами. Только вряд ли писания тогда ещё низложенного императора помогают стоящим сейчас под ливнем Буонапартовых же ядер ладожанам.