Наконец она, похоже, приняла какое-то решение, потому что придвинулась ко мне, словно собираясь поделиться секретом.

— И все же я что-то не въезжаю.

Я усмехнулась.

— Въедешь.

Сомнениями насчет вечеринки «плюс одна» она терзалась с тех пор, как услышала о ней от Паркера и Сэди; ей объяснили, что ради этой вечеринки не уедут вместе с родителями в выходные перед Днем труда, а задержатся еще на неделю после окончания летнего сезона. Одна ночь, последняя для тех, кто пробыл здесь со Дня поминовения до Дня труда[1] — то есть все недели, составляющие летний сезон, плюс еще одну. Бурный всплеск в жизни тех, кто живет здесь круглый год.

В отличие от вечеринок, на которые Ломаны возили ее все лето, на этой не было ни банкетной службы, ни официанток, ни барменов. Вместо них — пестрая компания оставшихся отдыхающих, которая опустошала комнатные бары, холодильники и кладовки. Никакого сходства. Все не так. Ночь излишеств, затяжное прощание, девять месяцев, чтобы забыть и надеяться, что забудут и все остальные.

Вечеринка «плюс одна» была эксклюзивной и вместе с тем нет. Список приглашенных отсутствовал. Кто знал о ней, тот и пришел. Взрослые, скованные неиллюзорным долгом, к тому времени уже вернулись к привычной жизни. У детей помладше началась учеба, родители уехали вместе с ними. Так что остался промежуточный возраст. Студенты и выпускники, еще не обремененные жизненными обязательствами. И не изнуренные ими.

Сегодняшний вечер уравнял нас, и теперь по виду уже нельзя было определить, кто местный, а кто в гостях. Такими мы и притворялись: в раздетом виде все мы одинаковы.

За последние пару минут Лус взглянула на свои изящные золотые часики дважды, каждый раз поворачивая их туда-сюда на тонком запястье.

— Боже, — пробормотала она, — что он там застрял.

* * *

Паркер прибыл последним и без труда высмотрел нас еще с порога. Все обернулись в его сторону, как обычно и бывало, стоило Паркеру Ломану войти в комнату. С таким расчетом он и вел себя, оттачивал в себе надменность, предназначенную для того, чтобы держать окружающих в напряжении.

— Машину заметят, — сказала я, когда он подошел к нам.

Наклонившись, он обнял одной рукой Лус.

— Вечно ты загоняешься, Эйвери.

Я и вправду загонялась, но только потому, что он вообще не задумывался, как воспринимает его другая сторона — местные жители, которым нужны и в то же время неприятны такие люди, как он.

— Где Сэди? — попыталась перекричать музыку я.

— А я думал, ты ее подвезешь, — он пожал плечами, потом посмотрел куда-то вдаль поверх моего плеча. — Меня она заранее предупредила, чтобы я ее не ждал. Наверное, на ее языке это значит «не поеду».

Я покачала головой. Сэди не пропускала тусовки «плюс одна» с тех пор, как мы начали бывать на них вместе, с того самого лета, как нам исполнилось восемнадцать.

Ранее в тот же день она без стука распахнула дверь гостевого дома, позвала меня по имени уже из комнаты, потом еще раз, входя в мою спальню, где я сидела с открытым ноутбуком поверх белого стеганого одеяла, одетая в пижамные шорты и термофутболку с длинными рукавами, скрутив волосы в пучок на макушке.

Она была уже одета для выхода, а я все еще подбивала задачи по своей работе, которая заключалась в управлении объектами недвижимости в обширной компании Гранта Ломана, занятой застройкой. Сэди в голубом платье-комбинации и золотых сандалиях из ремешков подбоченилась так, что под тканью проступила косточка на бедре, и спросила: «Ну и какого мы об этом мнения?» Платье плотно облегало каждый изгиб.

Я откинулась на подушки и согнула колени, решив, что она задержится. «Ты ведь понимаешь, что задубеешь?» — спросила я. В последние несколько вечеров температура резко падала — предвестие повального бегства, как называли его местные. Через неделю в ресторанах и магазинах на Харбор-драйв изменится режим работы, ландшафтные дизайнеры переквалифицируются в школьный персонал и водителей автобусов, а молодняк, подрабатывающий официантками и палубными матросами, отвалит на склоны Нью-Гэмпшира вкалывать лыжными инструкторами. Для нас, местных, высасывать лето до последней капли было привычным делом, как запасаться водой накануне засухи.

Сэди закатила глаза. «Одна мать у меня уже есть», — напомнила она, но сунулась в мой шкаф и натянула шоколадно-коричневый свитер, кстати сказать, принадлежавший ей. И одним махом превратила свой наряд в идеальное сочетание шика с повседневностью. Легко. И с разгону ринулась к двери, теребя концы волос и расплескивая энергию.

К чему еще она могла готовиться, если не к вечеринке?

В открытые двери, ведущие в патио, я увидела, что Коннор сидит на бортике бассейна, болтая в воде босыми ногами в закатанных джинсах, и его подсвечивает снизу голубоватое сияние. Я чуть было не подошла к нему и не спросила, не видел ли он Сэди, но только потому, что выпивка пробудила во мне ностальгию. Однако даже в таком состоянии я вовремя одумалась. Он заметил, что я глазею на него, и я отвела взгляд. Просто не ожидала увидеть его здесь, вот и все.

Я достала мобильник и набрала Сэди эсэмэску: «Ты где?»

И, пока смотрела на экран, увидела мигающие точки: она пишет ответ. Но точки перестали мигать, а сообщение так и не появилось.

Я отправила еще одно: «???»

Нет ответа. Напрасно проглазев на экран еще минуту, я сдалась и убрала телефон, решив, что она уже в пути, что бы там ни говорил Паркер.

В кухне кто-то танцевал. Паркер смеялся, запрокидывая голову. Творилось волшебство.

На мою спину легла рука, я закрыла глаза, прислоняясь к ней и переставая быть собой.

Так все обычно и происходило.

* * *

К полуночи все вокруг стало бессвязным и туманным, воздух в комнате загустел от жары и смеха, несмотря на открытые двери. Паркер, стоя у самого патио, поймал мой взгляд поверх голов и еле заметно кивнул в сторону входной двери. Предупреждая меня.

Я посмотрела в ту же сторону, куда и он. В проеме открытой двери стояли двое полицейских, и холодный сквозняк, пронесшийся через всю комнату, быстро отрезвил нас. Полицейские были с непокрытыми головами, словно желали слиться с толпой гостей. Я сразу поняла, что с ними придется иметь дело мне.

Дом был записан на Ломанов, но я указана в качестве управляющего. И что еще важнее, от меня ждали умения ориентироваться в обоих здешних мирах, будто я входила и в тот, и в другой, хотя на самом деле не принадлежала ни к одному из них.

Этих двоих мужчин я узнала, но не настолько хорошо, чтобы выудить из памяти их имена. За вычетом летних отдыхающих численность населения Литтлпорта не дотягивала и до трех тысяч человек. Было ясно, что и полицейские меня узнали. Между восемнадцатью и девятнадцатью годами я только и делала, что влипала в неприятности, а судя по возрасту, эти полицейские вполне могли помнить то время.