— Не самое лучшее вы время выбрали, — сказал тяжело водитель, опуская стекло. Он распечатал пачку, видимо только что купленную в кафе, щелкнул зажигалкой и закурил.

— В смысле? — переспросил Вася.

— Даже март не начался.

— А мы… мы поближе к югу и тянем, — сказал Вася.

— Брянск… А дальше? — спросил водитель. — Там Украина. В Крым?

— Нет, — сказал торопливо Вася и засмеялся. — Зачем нам Крым?

Водитель посмотрел на него.

— Интересно. Всем он нужен, а вам — нет?

— Земли и так хватает, — отозвался Вася. — Можно и в Сочи погреться у моря.

Водитель покачал головой и ответил:

— Не-эт, земли всегда мало.

— Вы не космонавт? — спросила Валя.

Водитель посмотрел на нее в зеркало, с шумом выпустил струю табачного дыма:

— Пфф-фа!..

Вася кивнул.

— Вот именно.

— В космосе тоже идет борьба, — сказал водитель.

— Между землей и небом война, — напел Вася. — Все как в «Левиафане».

— Это по Звягинцеву, что ли?.. — поинтересовался водитель. — Он же обманщик и русофоб. Север другой. Север не знал крепостного права. Люди там сильнее, а у него сплошь хапуги и алкаши. На севере свет.

— Нет, это по Гоббсу, — заметил Вася.

— А вы, дяденька, с севера? — спросила Валя.

Водитель хмыкнул.

— Нет, — сказал он. — Но бывал там, в Архангельске и на Соловках, на экскурсии. Монахи, конечно, основательно устроились. Каналы, башни. Особенно красиво, когда подплываешь: эти все купола вылупляются из моря.

— Крласота гулаговская, — сказал Вася. — Солж расписал ее здорово.

— Это кто?

— Солженицын.

— Ну… Тут надо смотреть вперед, а не ковыряться в прошлом.

— Не все прошлое говно, — сказал Вася.

— Это слишком нехорошо сказано, — ответил водитель. — Зачем же ругать все скопом?

— Так вы сами сказали.

— Я имел в виду Солженицына.

— А правда, нет ночей? И прям светло как днем? — спросила Валя.

Водитель хмыкнул.

— Правда. Неужели по телевизору не видела? Или вон по Ютубу?.. Светло, хоть шей. На куполах и крестах свет солнца даже в час ночи.

— Ой! — воскликнула Валя. — Вася, поедем туда.

— Там еще зима в полном разгаре, — ответил с неудовольствием Вася. — И полярная ночь вообще. Прлоклятье, — добавил он с отчаянием.

— А когда же наступит день, чтобы без тьмы? — спросила Валя.

— Летом, — сказал водитель.

Некоторое время все молчали, как будто прислушиваясь к ровной работе мотора, шуму дороги, ослеплявшей их радужными сполохами фар. Но встречных автомобилей уже было меньше. А вокруг простирались сероватые поля, уходящие в черноту. По холмам светились иногда деревни.

— А-у-нас-давно-уже-эта-ночь-давно, — пробормотала скороговоркой Валя. — Не-видать-ни-зги.

Водитель поймал ее изображение в зеркале.

— Ничего, утром рассветет, — сказал он.

— Нет-нет-нет, — затараторила Валя. — Нету-почти-света. Мартыновна улетела. Хотя Матушка вот и вернулась. Но там сейчас ее накроют. Рясами, платками, грязными поцелуями. Фу, пакость какая. На сто шагов не подпускала бы никого. Давно говорила Мюсляю, надо купить лампу, лампу керосиновую. Ходишь и спотыкаешься. Не видно. Нет свету. Так он не разрешил. Ага, а себе на табак берет сколько хочет да на вино. А мне на лампу не дал. Прибью, говорит, и тебя, и лампу. Потому как сам-то из угля весь, угля тьмы, а в сердце чернила. И глаза из гуталина. Страшный. Уже хватился и меня ищет.

— Чудно, — пробормотал водитель и посмотрел на Васю как только можно дольше.

— Чудно, что есть места с тем фаворским светом, а есть без него, — отозвалась Валя.

— Хватит тебе, — попросил Вася.

— Ребята, а вы вообще откуда едете? — спросил водитель.

Они молчали. Так в молчании и ехали дальше. Вася начал клевать носом, и Валя увидела, как мужик с бородой в подпоясанной рубахе спускается по камням к реке — к Днепру — и зажигает керосиновые лампы: одну, другую, третью, — и трепещущие огоньки тех ламп отражаются в темных водах…

Автомобиль мягко подпрыгнул, и Вася очнулся, ошарашенно вытаращился вперед, потом посмотрел на водителя и проговорил с некоторым удивлением:

— Лев Толстой приснился.

Водитель мельком глянул на него.

— Что говорил?

Вася подумал и пожал плечами.

— Ничего.

Помолчав, добавил:

— Керлосиновый сон.

Еще через некоторое время автомобиль начал тормозить и остановился.

— Все, — сказал водитель. — Здесь я сворачиваю. Дорога на Брянск — прямо.

— Спасибо, — ответил Вася. — Денег у нас нет.

— Я догадался, — сказал водитель.

— Хорошо, — сказал Вася и начал выбираться из автомобиля.

Пассажирка не двигалась. Водитель оглянулся. Девушка спала, положив голову на рюкзак.

Он соскочил с поезда возле открытой террасы со столиками, сразу подошел к светловолосой девушке, обнял ее. Она запрокинула голову: о, это ты? Он принялся целовать ее чудесное светлое лицо, расспрашивать: как ты здесь?

Голос диспетчера: «Это уже опасно, надо спешить!»

Мы стоим, не разнимая рук.

Снова диспетчер: «Его качества могут рассеяться».

Она: «Иди, иди».

Он: «Подожди, сейчас… Как это место называется?»

Она: «Что?»

Он: «Как этот город называется?»

Она (с удивлением): «Основная Теория».

Он (всматриваясь в ее лицо и сопротивляясь силе, утягивающей в некое жерло): «Сколько лет вы здесь живете?»

Она (как бы не понимая): «Что?.. Сто сорок».

Он: «Сто сорок?»

Она: «Семьдесят».

И все, его затянуло обратно в поезд. По лицу потекли даже слезы. Смешно, он думал, что уже никогда не попадет на эту станцию. Никогда уже не попадешь туда, на эту станцию, и не увидишь светловолосую девушку. Он не знал, что все железные дороги соединяются и есть специальный атлас этих дорог, станций, полустанков. По ним можно все проследить. И она это знала, хотя и не была светловолосой девушкой.

Проснулась Валя от сильной качки, как будто они уже добрались до северного моря и плыли теперь к Соловкам. Но нет, все было то же: впереди водитель, рядом с ним Вася.