И все. Там, внизу, остались сомнения, раздумья, прочая лирика. Идет ПОЛЕТ, и тебе уже не до чего, кроме того, что с тобой в полете еще стая волков, которых ты обязан вывести на цель; выждав момент, подать знак, когда вцепляться в горло врагу, не дать им устроить бестолковую свалку при этом и, обдурив соперников, обойдя капканы, привести всю стаю в целости и сохранности обратно к восторженно и с надеждой ожидающим самкам и детенышам…

И тут, прервав сумасшедший ритм полета на ПМВ (предельно малой высоте), буквально под брюхом, подбросив вертушку вверх, раздается взрыв. Что это? Теряюсь в догадках, судорожно, в доли секунды перебирая возможные варианты. Подбили кого-то, столкновение со склоном, подорвался какой-нибудь БТР? Крутим башкой на 360 градусов и видим — вразвалку, вальяжно из-за склона появляется пара «двадцатьчетверок» Буренского, командира звена соседней эскадрильи, которые нас на заходе должны прикрывать. Суматошно вращая винтами, они спешат освободить нам путь. Оказывается, вертушки, расчищая нам заход, любезно уронили на мешающий при заходе укрепрайон пару «соточек» (бомба ОФАБ-100, калибром 100 кг), но при этом шамканули, гады, по времени… Ну, благо, разорвавшиеся под нашим брюхом бомбы веером осколков вокруг брызнули, а то бы, как говорится, вся задница была в шрамах. Ладно, не до переживаний сейчас, за вечерним «чаем» обсудим.

Вот и ущелье…

Мрачное, с серыми насупившимися склонами, узкое и зубастое, как пасть дракона. Я ныряю туда первым, как с трамплина в холодную воду, и за мной, засасываемые в водоворот его изгибов, суются остальные. Каждый пилот в этот момент — туго натянутый лук, готовый к мгновенному выстрелу, но в эфире — тишина, мы давно привыкли действовать молча, оставляя радиосвязь в девственной чистоте для непредвиденного, да и подарки врагу (он ловко использовал результаты радиоперехвата) надоело делать.

С ходу, не размазывая траекторию захода, сразу после четвертого разворота, развернув против ветра машины, по одному приземляемся, и не успевают еще мелькнуть над обрезом двери пятки крайнего десантника, резко взлетаем, переводя машины сразу в набор высоты и, маневрируя, уходя от возможных трасс сзади и спереди (потому что, когда ты ее, трассу, увидишь, будет поздно), вылезаем из ущелья.

Уф, теперь можно выдохнуть. Только можно ли? До аэродрома — минут двадцать, всякое может приключиться…

Однако в эфире по-прежнему тишина, только периодически борттехник по СПУ (переговорному устройству между членами экипажа) талдычит о нормальной работе аппарата.

После посадки все по условному рефлексу, выработанному в эскадрилье, собираются у машины ведущего.

Щупаю взглядом всех, зная насквозь каждого пилотягу, пытаясь понять, все ли в порядке, и тут замечаю заруливающую крайнюю нашу «восьмерку».

Боже милостивый, что за вид, сказала бы княгиня после бала поручику. Вертушка, жалобно подвывая движками, мостилась на стоянку, всем своим видом показывая, как ей досталось. И было отчего ее пожалеть: стабилизатор растерзан в клочья, бока иссечены отметинами от крупнокалиберных пуль, тросы антенны, перебитые у основания, бессильно свисают…

Мчимся к ней, из кабины вылезает обескураженный Васька Хозяинов, замыкающий нашей группы, имевший меньше всех опыт в десантировании, самой «сладкой» из наших задач. Оказалось, он позволил себе чуть размазать четвертый разворот, чтобы половчее, как ему казалось, выйти на посадочную прямую, и чуток, совсем немного, выскочил по тому направлению, которое нам «обязывали».

Здесь-то духи, которые, как псы на поводке, сидели и не могли нас достать, обрадовались и со всей дури его «постригли»…

И вот тут стало мне страшно, да так, как давно уже на этой войне страшно не было. Господи, а если бы он еще немного дальше «заступил», а если бы мы шли ТЕМ маршрутом, а если бы последствия ЭТОГО вылета были серьезнее, то в РЕШЕНИИ, которое я лично навязал, я был бы ВИНОВАТ?!!.. А ГЛАВНОЕ… СКОЛЬКО РЕБЯТ ПОЛОЖИЛИ БЫ?!!

Противная, стылая склизь забралась внутрь, вольготно раскинулась и не покидала меня всякий раз, когда впоследствии приходилось неоднократно принимать на войне одной (потом другой, потом третьей, четвертой) РЕШЕНИЕ…

«Ты помнишь, как все начиналось», — пел в те времена Макаревич.

А начиналось все это в далекие теперь уж времена начала восьмидесятых годов двадцатого века от Рождества Христова…

ЭСКАДРИЛЬЯ «ЗЕЛЕНЫХ»

Я давно замечал, что тип аппарата, на котором летаешь, накладывает отпечаток на выработавшийся характер, привычки, традиции внутри каждого «клана». Например, истребители — ребята, как правило, чванливые, эгоцентричные, привыкшие, что они в центре внимания многочисленных обеспечивающих служб. Они — лидеры по определению, из них вырастают хорошие Командующие, но общаться с ними можно, если в основном работаешь «на прием».

Бомберы — ребята компанейские, но себе на уме и привыкли темнить; так их система воспитала, много у них там всяких ну очень военных тайн, как же — «ядроносцы».

Транспортники — коллективисты, у них в экипаже все расписано и отработано за множество поколений: кому после посадки добро пробивать, кому самолет заправлять и обихаживать, кому за водкой бежать, кому гостиницу и баб для экипажа обеспечивать.

Ну а вертолетчики (это мы, стало быть) — народ простой, без особых затей, привыкший друг за дружку держаться, «пахари войны», не вылезающие из этого состояния больше четверти века, да и в периоды краткого затишья между очередными войнушками — то тебе Чернобыль, то Спитак, то еще какая-нибудь напасть, где без нас — никуда… Ну не может истребитель в самое жерло реактора сунуться, чтобы запихнуть в его изрыгающую огонь и радиацию пасть очередную порцию песка, свинца или еще какой гадости, придуманной химиками.

Не может он и в окоп врага заглянуть, чтобы разобраться с ним в «прямом контакте», да и в обнимку с нашими бойцами в атаку ходить, прикрывая их в прямом смысле сверху собой, тоже не может. И уж ни одному транспортнику в кошмарном сне не приснится на ладошке подать пехоте-матушке, задвинутой судьбой в горы, ущелье или еще куда-нибудь, где черт ногу сломит, боеприпасы, харч, воду и письма от любимой матрены, без коих воевать невозможно, а для нас это — повседневная работа.

Я уж не говорю о сомлевших раненых бойцах, которые, ожидая вывоза вертушками с поля боя, считают оставшиеся минуты своей жизни, молясь на командира экипажа вертолета, как на Господа Бога.

Для каждой такой работенки есть специализированные машины. Например, Ми-24 — это летающий танк, вооруженный до зубов, бронированный, даже по своему внешнему виду наглый и угрожающий.

Летающие мастодонты, транспортные Ми-6, или их «сыночки» Ми-26 — воздушные амбары, вмещающие столько и стольких, что этого иногда даже экипаж не знает.

Ну а Ми-8, «восьмерка», настоящий универсал, может все, что делают остальные вертушки в отдельности, только еще много больше.

Кто на ней начал летать, на другую машину уже, как правило, не пересаживается, если только в познавательном плане, для пополнения коллекции освоенных аппаратов, но при этом никогда не изменяет основному пристрастию, такая это машина умница.