Монотонные гудки лились из динамика в ухо. Фрэнк погрустнел: придется писать Кэтлин письмо. Другой связи с ней нет — либо она сама приезжает, когда захочет, либо отвечает через Сеть и договаривается о месте встречи.

— Алло, Фрэнк… — раздался в трубке ее голос. Он показался немного хриплым и взволнованным, дыхание было прерывистым. Кэтлин шмыгнула носом.

— Привет. Ты в порядке? Я еду, уже не думал застать тебя.

— У меня все хорошо… — Она глубоко вдохнула, и у Фрэнка от беспокойства зачастило сердце. Он ощутил смутную тревогу.

— Ты уверена?

— Да. Слегка простудилась, попала под дождь… Лучше расскажи, как все прошло в Вашингтоне. — Ее голос стал мягче, дыхание — ровным.

Фрэнк бросил взгляд на водителя. Его затылок не выдавал эмоций, в зеркале заднего вида отражалась часть широкого бесстрастного лица. Пожилой таксист разглаживал пышные усы и следил за дорогой, придерживая руль одной рукой.

— У нас все сорвалось… ничего не вышло, — сбивчиво начал Фрэнк. — Переговоры завершились, не начавшись, их перенесли на неопределенный срок.

— И что же тебя волнует? — вкрадчиво и с нежностью спросила Кэтлин.

Она всегда умела поддержать в трудную минуту, подобрать нужные слова и тон беседы, забыв о своих проблемах.

— Карьера… гхм — кхм… Карьера, Кэтлин. Я слишком долго готовил эту сделку, но все сорвалось.

— Да ну, перестань. Разве переговоры не состоялись по твоей вине?

— Нет. — Фрэнк представил, что Кэтлин хитро улыбается, и его губы невольно тоже начали растягиваться в улыбке. — Я даже не знаю, почему так случилось…

— Ну вот видишь. Твоей карьере ничто не угрожает.

Волнение прошло, Фрэнк даже про лысого таксиста забыл, не то что про переговоры. Кэтлин действовала на него как лекарство, ее голос стал мелодичнее:

— Я соскучилась, Фрэнк, приезжай быстрей.

Теперь он представил ее на широкой постели и в кружевном белье — другого девушка не надевает, во всяком случае Фрэнк раньше не видел. Белоснежные простыни подчеркивают ровный, слегка золотистый загар ее тонкой кожи, темная кружевная ткань, скрывающая высокую грудь и бедра, будоражит сознание, сулит наслаждение телом и страстью.

Невольно сглотнув, он прочистил горло, ощутил, как от прилива крови набухают брюки в паху, и с хрипотцой произнес:

— Уже. То есть скоро буду.

— Я жду. — Она помолчала, явно собираясь что — то добавить. — Да, заходила соседка…

— Миссис Флетчер?

— Ага, старушка опять путается в кнопках пульта, не может настроить кабельное.

— Ты помогла ей?

— Нет, не стала открывать. Да и она не горела желанием со мной общаться. Сказала, дождется тебя.

— Ладно, придется заглянуть к ней.

— Сначала зайди домой, Фрэнк.

Он уловил намек.

— Конечно.

В трубке пискнул сигнал отбоя. Фрэнк посидел пару мгновений, затаив дыхание, потом медленно выпустил воздух из легких и повернулся к окну.

Спальный район остался позади, такси ехало по мосту Квинсборо. Слева виднелся Манхэттен; до острова оставалось полмили, машина пройдет их за считаные минуты, если на въезде в район не будет пробки. Вдоль берега Ист — ривер в южной части Манхэттена стояли полуразрушенные небоскребы. Их обгоревшие, смятые взрывами фугасных бомб остовы теснились в сторону океана, зияя черными квадратами оконных проемов, — единственное напоминание о городской войне в центре Нью — Йорка, которое пока невозможно стереть из памяти миллионов.

Пока…

Издали казалось, что эти огрызки из стекла и бетона вот — вот сложатся внутрь, как карточные домики, и сползут в океан, стоит лишь подтолкнуть. А когда остатки зданий исчезнут навсегда, взгляду откроется вид на строящиеся башни Нового Финансового округа, где над Манхэттеном уже высится громада «Мемории», штаб — квартира корпорации, прекратившей бессмысленное кровопролитие тридцать лет назад. «Мемория» дала людям надежду, вселила уверенность в завтрашнем дне. Не случись этого, все восточное побережье от Канады до Мексиканского залива полыхало бы в огне, сгорая в битве за ресурсы. Переселенцы из Техаса, Нью — Мексико и других западных областей — армия, ведомая Бильвилем, — хотели установить свой порядок в стране и проиграли битву за нефть. Их лидер Жак Бильвиль был осужден и казнен в Вашингтоне. Его близкие последователи бежали за границу. Остальные переселенцы, те, кто не смог или не захотел уехать, осели в резервациях, но были лишены избирательного права, за ними установили тотальное наблюдение и следили за перемещениями по радиосигналу с персональных электронных браслетов, которыми «Мемория» обеспечивала все население страны.

Фрэнк проводил взглядом оранжевое пятно — широченный стяг в три с половиной сотни квадратных футов, полоскавшийся на ветру над башней, — и заметил вслух:

— Да — а… А в Вашингтоне дела — то получше обстоят. В столице всё восстановили, здание Капитолия как новенькое, отделения «Мемории» уже на каждом углу, и продолжают открываться новые. И переселенцев у них почти не осталось, многие получили статус гражданина…

Таксист затормозил на запрещающий сигнал светофора перед перекрестком, обернулся, хмыкнул в усы и показал свой электронный браслет с помигивающим оранжевым квадратом на правом запястье, что означало: он заработал гражданство, воюя в отрядах генерала Хоппера.

Фрэнк смущенно опустил глаза. Его браслет мигал зеленым — родился после войны, получил статус автоматически.

— Тебе повезло, парень. — Таксист обнял руками руль, тронул машину с места, когда на светофоре зажегся зеленый. — У тебя есть дом, работа, девушка… — Голос у него был низкий и сильный. Бросив взгляд на Фрэнка через зеркало заднего вида, он ухмыльнулся и добавил: — Ты не терял друзей и близких.

— Почему вы… — Фрэнк осекся.

Ему давно не выпадал случай поговорить с ветераном, хранившим память о войне. Так получилось, что близкие ему старики, кто застал сражения между Хоппером и Бильвилем, уже умерли или сходили в «Меморию», чтобы стереть воспоминания минувших лет. Где — то в городе жил тренер Фрэнка по боксу. Наверное, он, как и многие, посетил одно из отделений корпорации и забыл не только войну, но и своих учеников. Он мог уехать из Нью — Йорка куда угодно. Тренер всегда говорил о свободе, трактуя значение слова во многих смыслах. В юности он казался Фрэнку самым мудрым человеком на свете, был кумиром, служил примером во всем.

Сколько они не виделись? Фрэнк попробовал подсчитать и понял, что минуло почти десятилетие. Редкие звонки и поздравления с праздниками не в счет. Надо обязательно навестить тренера, познакомить его с Кэтлин… Фрэнк отчаянно потер ладонями лицо и сплел пальцы в замок. Он вел себя как последняя свинья, забыв про человека, который заменил ему отца. А если тренер не вспомнит его?..