на своем лице удивленно-расстроенного выражения. И тут же улыбающиеся сослуживцы стали обходить его стороной, едва кивнув в качестве приветствия. Сидоров опомнился и изобразил на своем лице самую идиотскую улыбку, какую только смог придумать, за что начальство его слегка даже пожурило: «Видим, видим, что стараетесь, но нельзя же уж так сразу напрягаться. Вы потихоньку, не спеша, а там и само придет…»

*****

Придя домой, Сидоров, скинув шляпу и плащ, втиснул ноги в разваливающиеся тапочки и прошаркал на кухню.

— Слава богу, дома! Ты, Зина, не представляешь, что за день у меня сегодня был. Натуральный кошмар! Все как будто с ума посходили с этим идиотским постановлением… — Петр Иванович глянул на жену и осекся. Вроде все так: тот же халатик, фартук этот засаленный, давно, кстати. новый надо было купить, прическа… Господи! Да она же улыбается! Руки его похолодели, сердце судорожно дернулось в груди, замерло, и вдруг ухнуло куда-то вниз.

— Как, Зина, и… и ты?! — Сидоров схватился за грудь, пошатнулся, и с грохотом рухнул на пол.

Последнее, что он запомнил, было улыбающееся лицо жены, склонившейся над ним, и ее вопрос, заданный теплым, полным внутренней доброты и ласки голосом:

— Неужели инфаркт?

Август, 2001 г.