– Всегда?

– Не знаю.

Она поняла: он ее подставил. Она прыгнула с парашютом в бездну, а парашют не раскрылся.

Если подумать, можно, конечно, бросить и одного и другого. И мужа, и Оператора. Но муж – отец ее сына, а Оператор – залог ее успеха. Можно, конечно, бросить обоих и найти третьего, но зачем? И для чего?

Все осталось как есть.

Любовь к Оператору стала болеть. К чувству восхищения прибавилось легкое презрение, раздражение и недоверие. Они начали ссориться. Тема была одна: «У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил». И так далее, по кругу.

Оператор стал ее побаиваться. Он знал, что в каждую свободную минуту она поставит свою пластинку.

Муж перебрался в маленькую комнату, и они стали жить как соседи. Сын по-прежнему имел полный комплект родителей, и это оправдывало их совместно-раздельное проживание.

Муж не уходил, ему было некуда. И она не уходила. Ей тоже было некуда. Так и жили, бок о бок. Вместе ели, праздновали Новый год и дни рождения, болели и выздоравливали.

Восемьдесят процентов жизненного наполнения составляла работа. Работа била фонтаном, давала деньги, призы, поездки, людей. Можно сказать, что она была замужем за своей работой.

Сын входил в сложный возраст, ему необходим был отец. Интересы сына ставились выше, чем свои.

Вокруг бушевала чума двадцатого века – наркотики. Сколько молодых соскальзывали в смерть… Необходимо следить за мальчиком, все знать, ничего не упустить. Надо было забыть о себе.

Вопрос: стоит ли забыть о своем счастье ради ребенка? Ответ: стоит. Потому что дети – главная составляющая счастья.

У Оператора родился второй ребенок. Он любил о нем рассказывать. Новый ребенок – это всегда чудо, пришелец из космоса. Оператор не уставал его снимать и показывать в группе. Все шумно восхищались, и было чем.

Семьи не разрушились. Прошли через кризис среднего возраста и устояли. Укрепились.

Каждая семья – не яблоко из двух половин, а скажем так: половина яблока – половина огурца. Странный гибрид, однако существует.

Он и Она больше не вместе. Каждый по отдельности. Это никому не заметно, кроме них самих. Он – по-прежнему маэстро в своем операторском деле. Она – по-прежнему режиссер, востребованный и конвертируемый во всех валютах.

Успех приносит деньги, деньги приносят свободу и хорошее настроение.

Третий возраст она встретила в хорошем настроении.

У нее был дом в горах Осетии и дом на берегу моря в Болгарии, большая квартира в центре Москвы плюс дача в Подмосковье.

Он и она не общались. О чем говорить? О том, что у попа была собака? Но от собаки ничего не осталось, только скелет, и то неизвестно. Жизнь прошла. Во всяком случае, ее активная фаза. Доходили слухи, что Оператор болеет. Правильно. Надо же от чего-то умирать.

Однажды раздался звонок.

Это был Он. Его голос не изменился. Звучал так же, слегка хрипловато. Голос – инструмент души. Значит, и душа не постарела.

– Знаешь, что было самым прекрасным в моей жизни? – спросил он.

– Откуда же я знаю…

– Твое письмо.

Она вспомнила письмо.

– А… – произнесла она.

А что еще сказать? Только «а»…

– Я чего звоню, у тебя нет копии?

– Зачем? – удивилась она.

– Я хотел взять письмо с собой.

– Куда? – не поняла она.

– Туда. У меня есть выходной костюм, в котором меня похоронят. Я положил письмо во внутренний карман, а оно оттуда пропало.

– Жена вытащила. И порвала, – догадалась она.

– Ну, не знаю. Но я не хочу без письма. У тебя, наверное, есть копия…

Она вдруг вспомнила, что написала это письмо в двух экземплярах: черновик и набело.

– Возможно, есть…

– Поищи, а?

– Ладно. Поищу, – пообещала она.

Письмо могло храниться между старыми фотографиями.

– Найдешь, позвони, – попросил он.

– Сам позвони.

– Когда?

– В среду.

– Договорились.

Настала среда. Ее архив находился на чердаке подмосковной дачи. Лестница крутая. Чердак захламлен. Где там искать? Легче сказать: не нашла. Как писал Куприн: «Обойдется цыганское веселье без марципанов».

Яблоко из двух половин не состоялось, и нечего его восстанавливать метафизически. У истории не бывает сослагательного наклонения. И у судьбы тоже не бывает.

Она ни о чем не жалела.

Со временем поняла, что ее муж имел больше козырей в своей колоде. Он умел переступить через себя во имя любви, и это не меньше, чем кадр белого безмолвия или осмысленная морда верблюда.

Все сложилось так, как сложилось. Судьба права. А может, и нет.

В моем доме раздался телефонный звонок, и старческий женский голос спросил:

– Нельзя ли услышать Викторию Токареву?

– Это я.

– Здравствуйте, меня зовут Ольга Михайловна. Я хотела бы с вами встретиться.

– По какому вопросу?

Зачем нужна одна старуха другой?

– Это личное.

– Может быть, мы решим это по телефону? Я живу за городом. Долго добираться, – предупредила я.

– Ничего. Я приеду.

По голосу я определила, что бабке лет сто. Куда она потащится…

– Вы на машине? – спросила я.

– Нет. Я возьму такси.

Ну вот, еще и траты. Я медлила. Бабка не отставала и в конце концов дожала меня. Я назначила ей встречу.

Ольга Михайловна приехала без опозданий. В ее руках была папка.

В полвзгляда я определила: не старше восьмидесяти, со следами красоты, похожа на актрису Козыреву. Сейчас вряд ли ее помнят: большие глаза, классический профиль. Лицо пятидесятых годов. Одета в самовяз, сама вязала и жакет и юбку. Значит, денег в обрез. Живет на пенсию.

«Бабка» ее не назовешь. Все-таки – дама.

Ольга Михайловна раскрыла папку и показала мне свои фотографии сорокалетней давности и даже рисованный портрет. Скорее всего, поклонник нарисовал.

Далее она рассказала мне, что работала в архитектурном бюро. Архитектор.

Я ждала, когда она озвучит мне цель своего приезда, но Ольга Михайловна тянула. Видимо, смущалась.

Я предложила чай. Мы сели за стол. Я видела: ее что-то мучит.

– Зачем вы приехали? – прямо спросила я.