Может, убежать к фуре, что заправляется рядом? Срочно звонить маме!

В Кузедеево, милой деревеньке, где я вырос, уже рассвет: засыпает даже ночь, но только не мама. Слова Алима её, видимо, не успокоили. Я передаю ей номер машины убийцы и примерные координаты места преступления. Напоследок желаю маме спокойной ночи. Сделать это оказалось удивительно просто, обыденно. Собственный голос остаётся твёрдым, чем я тихо горжусь.

Палач возвращается. В его руках чипсы и шоколадка. Он хочет прикормить меня, чтобы усыпить бдительность. Профессионал!

Спать в дороге не буду. Как только усну, он свернёт, и мне конец. Потихоньку жую чипсы, сжимая в ладони шариковую ручку. Удара ею необходимо и достатчно, чтобы ошеломить убийцу и успеть выбежать из машины.

– Ты не устал, Артём?

– Нет-нет, я студент. Привык не спать ночами. – лгу я правду.

То, что Алим скажет через секунду, окатит меня ледяной волной:

– Ничего, если я помолюсь?

Вот он – конец.

– Нуу, молитесь.

Религия! Как я об этом не подумал! Он убьёт меня не из-за денег. Идея! Идея страшнее! Меня нужно убить: так повелевает вера экстремиста. Машина останавливается, и моё сердце тоже.

– Я мусульманин.

– Я уважаю чужую религию. Может, мне выйти, пока вы молитесь?

– Не-не-не, сиди.

Водитель чинно снимает чёрную с тремя полосками кепку, возлагает руки на руль и закрывает глаза.

– Аллах Акбар.

***

Над весенним русским полем полная Луна освещает тонированную “Ладу”, в которой молится кабардинец. Студент рядом ждёт, что будет дальше. Пространство кажется ему натянутой нитью, которая вот-вот порвётся. Он гадает: звучит молитва вроде “Отче Наш” или последняя исповедь террориста? Как страшно ему не знать этого! Как глупо никогда за всю жизнь не ознакомиться с миром Корана хоть чуточку! Вдруг он уже нарушил какое-нибудь важное правило, и за это должен быть наказан!

– Тц, тц, тц.. – ритмично отсчитывает секунды до взрыва Алим, положив голову на руль.

– Аллааах-Акбааар! – напевает он, добавляя непонятные рваные слова.       Славит ли он своего Бога за жизнь и обещает никогда не убивать или же даёт клятву извести неверных?

Вот-вот кончится молитва, и студент вместе с ней.

Голова вверх. Голова вправо. Голова влево. Вниз. Руки на коленях.

Алим открывает глаза. Жмёт на газ. Я ощущаю себя Достоевским, которому прочитан приговор о смертной казни. До эшафота остаётся … минута, две, пять?       Хватаю блокнот:

“Достоевский писал: заинтересовался мнением прохожего. А я полюбил. Каждого полюбил. Хочу подойти и обнять каждого вопреки их непонимающим лицам. Сильно-сильно обнять. Простить. Поцеловать-расцеловать. Ведь самая обычная жизнь – сверх-интересна, всё вокруг – сверх-любовно! Любить каждое проявление жизни, каждого человека, друга хочу сейчас. Никогда не прятать эмоции. Пылать! Гореть! Жить!..”

– Артём, а ты верующий?

– Знаете, я ещё не решил. Когда-то верил, когда-то нет. Сейчас я ищу. Считаю, что неправильно верить, потому что так сказали. Нужно самому найти это. – и чего я так откровенничаю с ним?

– Это большой грех, Артём, что ты не веришь в Бога.

Молчу. Алим называл себя добрым. Но что, если в его понимании быть добрым значит уничтожать неверных Аллаху? Неопределённость понятия доброты, по-философски бестолковая проблема, сейчас изводит мою душу.

– Я исламист. Я никого не боюсь. Никого, кроме Бога. – посмотрел мне в глаза Алим. Сейчас свернёт на встречку. Выпрыгну из автомобиля – попаду под грузовик.

– Да, бояться глупо. – соглашаюсь я.

Резкий поворот руля.

На дороге труп. Алим едва объехал сбитого кем-то оленя.

Минуты ползут и ползут, а меня доставляют в Москву, чтобы сделать одним из бойцов группировки "Аль-Каида"1. Нужно себя чем-то отвлечь. На что похожа Луна? На глаз притаившегося хищника. Светит чёрт знает, как. Минуты сменяются часами, а мы всё едем к Москве и утру. Луна похожа на воздушный шарик. Утро умывается светом. Спящая на обочине фура похожа на котёнка, который склонил голову и подсунул лапки под маленькое тельце.

Алим останавливается, чтобы ещё раз помолиться. Я выхожу из машины – на всякий случай перекреститься.

И вот до Москвы осатётся меньше сотни километров. Становится ясно, что Алим просто подвозил автостопера, молился своему Богу и переживал о стереотипах, связанных с его народом и верой.

Я выхожу из чёрной “Лады” у красного московского метро. На картонке Алим по моей просьбе оставил подпись. Простившись с ним, как с дорогим другом, я ушёл в тишину утренней Москвы.

Глава 3. Качели

Я расшагиваю по московским бульварам. Гордым гербом на прямой спине красуется картонная коробка с величественным: “До Москвы”. Руки танцуют, гремят пуговицы браслета!

Сворачиваю за угол. Вдруг солнце обжигает. Передо мной площадь с качелями, фото которых показывала она. Если у Москвы есть душа, то она живёт здесь, сочувствуя взлётам и падениям пришедших сюда людей.

Подкрадываюсь ближе. Дрожащие лучи трогают мои волосы.

Нужно позвонить ей – предложить встретиться, когда вернусь. Ведь я живой, я вернусь, и это – счастье! Какая разница, чья гордость больше? Когда умрём, нам это будет безразлично. В эту ночь я, считай, умер, а значит всё остальное не так важно.

Разбудил. Ответила “нет”. Сказала, что болеет. Верю, что это правда, а хочется, чтобы она лгала. Но я же на тех самых качелях, как она этого не понимает! Разве это не меняет всё?! Я же здесь из-за неё! Я везде из-за неё! Как можно говорить “нет” после такой ночи! Как можно не забыть о любых разногласиях! Ведь мы живы, и это чудо! Как можно в новое утро говорить “нет”!

Светлая девушка улыбается московскому небу на соседних качелях. Каждый человек удивительно красив, когда улыбается по-настоящему. Скрестил ноги, медитирую, насильно не думая о ней. Смотрю на девушку, иногда замечая ответные взгляды. Она явно не заскочила по пути, не ждала подругу, а специально пришла на качели ранним утром.

– Как вышло, что ты сейчас, в семь утра, сидишь на качелях и улыбаешься? Ты выглядишь счастливой.

– Я здесь молюсь.

Входящий звонок не дал осознать сказанного. “Лёха”, – увидел я на экране.

Примечания

1

Деятельность террористической организации “Аль-Каида” запрещена на территории РФ.