– А оказалась при этом в закрытом обществе кибуца, среди совершенно чужих для нее людей?

– Приехала она туда в возрасте 16 лет, и жизнь ее там была невыносима. Она была бескомпромиссна в сопротивлении однолинейному, насильно навязываемому руководством кибуцев мышлению. Ее обвиняли в том, что она – выкормыш преступной буржуазной культуры. Не терпели ее любви к поэзии Гёте, буржуазного автора, стихи которого она все время цитировала.

В кибуце свирепствовал культ марксизма и беззаветной любви к России и Сталину. Ее же это не интересовало. Главной и мучительной темой ее размышлений был вопрос: “кто такой еврей”. По сути, это была тема всей ее жизни. Она слышала рев голосов нацистов на улицах Берлина – “Когда еврейская кровь потечет с наших ножей, Германия стает свободной”, и спрашивала отца, почему ее хотят убить. Отец отвечал, что еврейство является их внутренним делом, а для общества они – немцы. Что они родились евреями, но прошли крещение. Все это ничего не говорило ее сердцу. Она начала изучать иврит, Тору.

В кибуце же пытались уйти от религии, и первую строку Торы читали так: “В начале были сотворены Небо и Земля”. Кибуц ей виделся как продолжение ассимиляции в семье.

Ее держала идея сионизма

– Почему же она не оставила кибуц, в котором так страдала с самых первых дней?

– Ее держала идея сионизма, идея создания дома еврейского народа. Во имя этого она готова была страдать. В те дни кибуцы были фундаментом безопасности еврейского общества и считались высшим достижением, свидетельством высоты еврейского духа.

В 50-е годы пришла к ней большая любовь к Израилю Розенцвайгу, одному из крупнейших литературных критиков и мыслителей в среде кибуцников. Он создал для себя некую утопию из этой концепции. Из-за этой любви она и осталась.

В романах “Ваш друг и дядя Соломон” и “Дикий цветок” описывается жизнь в кибуце, сложные взаимоотношения между поколением основателей и поколением сыновей. В любовных перипетиях героев многое основано на отношениях между Наоми и Израилем Розенцвайгом. Иронией пронизаны бесконечные разглагольствования доморощенных “марксистов”, поучающих всех и вся.

В 1960 она получила стипендию имени Анны Франк для проведения исследования корней, породивших фашизм. Она интервьюировала нацистов и обнаружила связь между советской Россией и нацистами. Затем, в Оксфорде, у известного профессора Тревера Ропера, она подтвердила эту гипотезу многим фактами и исследованиями. Эта связь сталинизма и нацизма привела ее в шок, усилила ее неприятие левой идеологии, столь укоренившейся в движении кибуцев.

– Она ведь служила в армии. Когда она была мобилизована?

– В 1969, после смерти любимого человека – Израиля Розенцвайга. Пережила она это очень тяжело. Вероятно, именно поэтому основатель спецназа генерального штаба Авраам Арнан мобилизовал ее в морской спецназ. Он сказал ей, что у него для нее есть работа – опрашивать воинов. Во время “Войны на истощение”, в 1970, она попала под тяжелый артиллерийский обстрел со стороны египтян позиций израильтян вдоль Суэцкого канала.

Впервые именно она описала в своих романах будни “Войны на истощение”, жизнь солдат в укреплениях. Она вела дневник операций, который по сей день, к сожалению, засекречен. После “Войны Судного дня” она была переведена на южный фронт, где вела протоколы дискуссий штаба Армии обороны Израиля.

– В армии ей было легче? Как спецназовцы относились к ней и к ее работе?

– Сначала подначивали ее, ибо чувствовали себя героями, а тут женщина требует от них детально докладывать об операции, из которой они только вернулись, записывает каждое их слово. И однажды, в Синае, несколько ребят поставили перед ней бутылку виски и сказали: “Если ты выпьешь всю эту бутылку, станешь своей”. По ее словам, она впервые в жизни опьянела. Вообще, она вела себя героически. Во время войны Судного дня ей даже пришлось однажды пересечь Суэцкий канал на резиновой лодке.

– Она духовно сблизилась с поселенцами после этой войны. Как это произошло?

– После окончания войны на нее была возложена задача: сокращенно описать дискуссии в штабе Армии обороны Израиля. Она была в шоке от вранья, от “войн генералов”, которые открылись ей при редактировании протоколов обсуждений до и во время войны.

После семи лет службы она начала заниматься в кружке Цви Анбала в Бней Браке, но тут грянула первая Ливанская война 1982 года. Преподавателей сменили глубоко религиозные лекторы, отрицающие идею еврейского государства. С этим она не могла примириться, оставила курс, который вела женщина-раввин, так как та сказала ей, что она не может быть одновременно писательницей и религиозной женщиной.

С этим Наоми тоже смириться не могла. Написав роман “Дикий цветок”, она впала в глубокую депрессию, ибо не могла внести духовный климат в Тель-Авиве, где оказалась вместе со своим вторым мужем Меиром Бен-Гуром… В период первой Ливанской войны рухнул национальный консенсус. Она столкнулась с ненавистью людей к собственной стране.

Уехав в Хеврон, в город праотцов, она поняла, что нашла духовное пристанище.

Послание тем, кто далек от истории своего народа

– Как состоялось ваше знакомство с Наоми? Почему вы почувствовали взаимопонимание, взаимную симпатию? Ведь разница в возрасте была очень большой…

– Я встретила ее в штабе военно-морских сил, где проходила действительную службу. Изо дня в день она видела меня, сидящей около тумбочки при входе в бункер и читающей книги в отдалении от солдат. Она же проходила в глубину бункера, где работала с секретными материалами – стенографическими отчетами совещаний у командующего. Это было после ее возвращения с “Войны Судного дня”, с фронта в Синае.

Она делала копии с кассетных записей начала войны и в течение боев, переговоров, ссор высшего военного начальства, неудачных операций, просчетов, неверных решений, взаимных обвинений. Все это выводило ее из себя, но она дала подпись о нераспространении. Ее предупредили, что рот открывать нельзя, это смертельно опасно. Однажды мы разговорились. Затем она прочла первый отчет, который я составила по ее просьбе, и сказала своему мужу Меиру Бен-Гуру, что нашла своего “биографа”. Ее всегда удивляли мои суждения о ее книгах.

Мне тогда было всего 19 лет, а ей – 56. Но разница в возрасте роли не играла.

Естественно, я читала ее трилогию “Саул и Иоанна”. Книга входила в программу обязательного изучения в школе. Я знала, что она великий прозаик, но каждое утро она проходила мимо меня, приветливо мне улыбаясь.

– Почему вы решили о ней писать, и какова идея биографического романа “Королева в раковине”?

– Во-первых, она попросила