Неудивительно, что у меня до сих пор болит голова. Ей, бедняжке, так долго пришлось напрягаться, чтобы ничего не забыть и не перепутать. – Амнита отбросила волосы с лица. Привычка, которая тоже перешла к сыну и которая очень раздражала деда. – В этом и беда тайн. От них невозможно избавиться. Они преследуют тебя… словно призраки.

– Твои грехи не столь ужасны, матушка, – улыбнулся Дориан.

Но Амнита, пристально глядящая на болота, видимо, не слышала его.

– Кажется, мои грехи превратились в фантомов, – странным голосом произнесла она, – и преследуют меня как фурии из греческих мифов. Это страшно… и так несправедливо. Я же не могу себя переделать. Ты понимаешь.

Дориан понимал слишком хорошо. Он ненавидел подобную слабость и в себе, но, как ни старался, не мог от нее избавиться. Женщины влекли его непреодолимо. Господи, сколько же ему пришлось ради них поездить, на какие пускаться уловки… чтобы потом чувствовать лишь отвращение!

У матери все было иначе, но ведь она женщина, и ее сексуальные аппетиты намного меньше. Однако даже маленькие шалости повредили ее здоровью.

Нужно считать это предупреждением. Амнита только оправилась после долгой болезни. Полгода назад мистер Бадж, семейный врач Камойзов, обнаружил у нее упадок сил, и все это время Амнита провела в кровати или в кресле.

Дориан не мог позволить себе так долго болеть. Он отстанет в учебе… Тогда придется отложить путешествие за границу… и его зависимости от деда не будет конца.

Он тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли.

– Это же Дартмур, – весело сказал он. – Здесь на каждой пяди земли свой призрак. Ничего странного, что ты думаешь о призраках и демонах. Я бы удивился, если бы ты этого не делала.

Амнита засмеялась и повернулась к нему. Ее плохое настроение быстро исчезло.

До конца двухдневного визита сына она была такой же, как прежде: рассказывала Дориану местные легенды, лондонские сплетни, которые почерпнула из писем друзей, и неприличные анекдоты, вгонявшие в краску, но заставлявшие смеяться Эдварда Камойза. За пределами Ронсли-Холла отец выглядел более человечным, не казался марионеткой в руках графа, и хотя относился к жене как к глупому ребенку, это устраивало их обоих.

Уезжая, Дориан не подозревал, что у отца тоже есть свои тайны, которые ему становилось все труднее скрывать.

Ни Амнита Камойз, ни ее сын не любили писать письма, и Дориан ничуть не волновался, не получая с сентября известий от матери.

Узнал обо всем он только перед Рождеством, когда в Оксфорде неожиданно появился дядя Хьюго, старший сын и наследник графа, нарушив, как выяснилось, приказ лорда Ронсли.

Не слушая никаких возражений, Дориан заказал место в почтовой карете и отправился туда, где, по словам дяди Хьюго, находилась мать.

В очень дорогую частную Клинику для душевнобольных.

Дориан увидел, что его мать привязана к стулу в маленькой комнате. На ней было грязное хлопчатобумажное платье, изящные ноги скрыты грубыми толстыми чулками, роскошные черные волосы коротко острижены. Сначала Амнита не поняла, кто он такой, а потом, узнав сына, разрыдалась у него на плече.

Он не плакал, только ругался про себя, когда освобождал ее от ремней. Присутствующий в комнате санитар выскочил за дверь, но Дориан был слишком расстроен, чтобы обратить на это внимание. Он перенес мать на узкую кровать, сел рядом и, грея в ладонях ее ледяные руки, слушал, что она говорила.

Когда мать снова заболела и в беспамятстве выдала свои тайны, граф велел запереть ее здесь, чтобы наказать за грехи. Санитары истязали ее плоть, морили голодом, одевали в вонючие тряпки, заставляли спать на грязных простынях. Они толкали ее в ледяную ванну, обрили ей голову, не позволяли спать, стучали в дверь, называли шлюхой и распутницей, говорили, что скоро дьявол заберет ее душу.

Дориан не знал, чему верить.

Речь матери связная, но дядя Хьюго рассказывал, как она бросилась на отца с ножом, пыталась сжечь дом, слышала и видела то, чего нет, кричала о призраках, которые впиваются когтями ей в голову. Отец никому не говорил о ее состоянии, решив с помощью местного доктора Нибонса приглядывать за ней. Однако месяц назад в Дартмур заехал граф и в ужасе от увиденного вызвал специалистов из Лондона, которые рекомендовали поместить ее в частную клинику мистера Борсона для «специального ухода».

– Не смотри на меня так, – закричала Амнита. – Я болела, нестерпимая боль терзала мою голову так, что мне все время мерещились призраки. Я не могла думать, не понимала, что говорю. Слишком много тайн, Дориан, а я была очень слаба, чтобы их хранить. О пожалуйста, дорогой, забери меня из этого ужасного места.

Так все или не так, не важно. Дориан знал лишь одно: он не может оставить мать здесь. Оглядевшись в поисках какого-нибудь одеяла и увидев только грязные простыни, он начал срывать их с кровати. Но тут в комнату вернулся санитар с подкреплением… и лордом Ронсли.

При виде графа Амнита сразу превратилась в дьявола. Выкрикивая оскорбления и ругательства, она кинулась на старика. Дориан никогда бы не поверил, что этот голос принадлежит его матери. Он попытался оттащить ее, но она расцарапала ему лицо. Тогда за дело взялись санитары, которые быстро привязали Амниту к кровати, где она и лежала, то сотрясаясь от душераздирающих рыданий, то сыпля проклятиями.

Когда Дориан попытался возразить против такого жестокого обращения, санитары по приказу графа вывели его из комнаты, а потом и из клиники. Оказавшись за воротами, он стал дожидаться деда около его коляски.

Дориана трясло от негодования. Он думал лишь о том, что сейчас испытывает его мать. В редкие минуты просветления она осознавала, где находится. Дориан мог представить ужас и гнев матери оттого, что ее воля слабеет, разум поглощает тьма, а в клинике с нею обходятся, как с безмозглым животным. Амнита, без сомнения, понимала, что острый когда-то ум предает ее, и это было хуже всего.

Поэтому, когда дед наконец вышел из клиники, Дориан собрал остатки хладнокровия и, проглотив свою гордость, умоляюще сказал:

– Пожалуйста, разреши мне отвезти ее в другое место. Я буду сам ухаживать за нею. Мне не обязательно возвращаться в Оксфорд, я закончу учебу позднее. Мы с отцом справимся. Умоляю тебя, дедушка, позволь…

– Ты ничего об этом не знаешь, – холодно оборвал его лорд Ронсли. – Ты ничего не знаешь о трюках, уловках и хитрости сумасшедшей. Она сделала дурака из твоего отца, а сегодня проделала то же самое с тобой.

Борсон сказал, что твой визит нанес вред. Ты поддержал ее против тех, кто разбирается в этом лучше тебя, и обещал то, чего не сможешь выполнить. Она теперь долго не успокоится, возможно, несколько недель. – Граф натянул перчатки. – Но ты же всегда был ее творением, и по характеру, и по внешнему виду. Сейчас ты намерен швырнуть на ветер свое будущее…. чтобы заботиться о той, которая никогда не заботилась ни о ком, кроме себя.