купила продукты — по вашей карте, уж не обессудьте. Было неловко вводить в расходы несчастную Марью Михалну, я и без того утащила у неё её тело.

— Откуда у вас ключи от моей квартиры? — спросил Марк.

— Знаете ли вы, — не отвечая на вопрос, поинтересовалась старушка, — как беззащитен во сне человек? Любой призрак может овладеть им, правда, ненадолго. Вы, убивец мой Марк Генрихович, потеряли целый день и даже не заметили этого. Живые люди вообще на удивление легкомысленно относятся к своему времени, будто много его. Я купила мясо нам и Бисмарку. Ну-ну, милый, мамочка вернулась, — сказала старушка, погладив льнущего к ней злобного сторожевого пса.

— Кто вы такая? Как вы попали в мою квартиру? Вон, немедленно вон! — потребовал Марк охрипшим голосом.

Гостья удручённо покачала головой.

— Боже, так я и знала, — явно расстроившись, сказала она. — Посмотрите, какое чудесное тело я выбрала для нашего первого знакомства. Как можно кричать на такую чудесную старушку? А кружева? А шляпка?

Марк молчал и чувствовал, как к нему подкрадывается Кондратий.

2

Старушку Марк выставил из дома в считанные минуты — хватило угрозы «немедленно позвонить в полицию».

— Давайте без полиции, — скорбно сказала она. — Мне Марью Михалну к восьми вечера, кровь из носа, надо домой вернуть. В это время по телевизору идёт её любимый сериал, будет жаль, если она его пропустит — из-за вашей дурацкой полиции. Но я была о вас лучшего мнения, так и знайте.

После этого несколько дней жизнь Марка была такой же, как и прежде. По утрам он уходил на работу, а по вечерам пил пиво, сидя на балконе и играя на планшете.

Разумеется, он сменил замки. И заблокировал банковскую карту, с которой была снята аккуратная сумма за продукты для несостоявшегося ужина.

Пакеты, которые принесла старушка, он выбросил, а прежде чем ложиться спать трижды обходил квартиру, проверяя в ней каждый угол.

Засыпать было, прямо скажем, боязно.

Каждую пятницу после работы Марк заходил в бар. Восемь лет подряд. Каждую пятницу. В один и тот же бар. Такое вот разнообразие.

Там он традиционно выпивал два по стописят виски, после чего, гордый своей бурной светской жизнью, отправлялся домой.

За восемь лет к нему ни разу никто не подсаживался и никто ни разу с ним не заговаривал. Только официанты первые три года спрашивали, чего он желает, да и они потом бросили это дело. Молча ставили на стол два рокса, ведерко со льдом и исчезали.

В эту пятницу к Марку за столик села девушка. Молодая, смуглая, с татуировкой на плече и пирсингом в языке. Язык она показала сразу.

— Добрый вечер, — сказала девушка хриплым голосом. — Виски? Ни разу не пробовала.

Пока Марк соображал, что происходит, она выхватила у него стакан, сделала хороший глоток, закашлялась так, что на глазах у неё выступили слёзы.

— Принесите ещё, — попросила девица у официанта. — Сегодня мы будем кутить. За ваш, Марк Генрихович, счёт.

После чего распахнула крошечную сумочку, украшенную стразами.

— Сигареты! — обрадовалась она. — Это мне повезло. Было бы нечестно травить никотином ни в чём неповинного человека. А вот любопытно, кто из нас сейчас захотел курить — я по привычке или… — девица взглянула на водительские права, извлечённые из сумочки. — Эльза. Надо же, я думала, это псевдоним.

Права заняли своё прежнее место, замочек сумочки приглушённо звякнул, и на Марке остановился пристальный взгляд тёмных глаз.

— Сегодня я привела вам стриптизёршу, раз старушкой вы не прониклись… Ох, как хорошо, — девица щёлкнула зажигалкой и сделала первую затяжку. — Я пока ещё только учусь понимать, где заканчиваются мои мёртвые потребности и начинаются потребности… эм… донора?

— Наглец, — сказал Марк непослушным языком. Допил остатки виски и плеснул себе ещё из пузатого графина, который приволок заинтересованный происходящим официант.

— Простите? — весело уточнила Эльза.

— Как будет наглец в женском роде? Это я вас как филолога спрашиваю.

— Ага! — торжествующе воскликнула она. — Вы тоже прониклись моей нелёгкой долей? Как филолог я вам отвечаю, что в данном контексте вам уместнее употребить словосочетание «очаровательная собеседница». Впрочем, — вздохнула она, — наша с Эльзой очаровательность — штука на любителя. Вы бы видели все её татуировки… Ну, по крайней мере, хотя бы сегодня она не будет рыдать из-за бросившего её приятеля. Салют!

Марк выпил ещё вслед за девицей. Виски помогал — ему, по крайней мере, уже не хотелось закрыть уши и уйти из бара немедленно.

Оказывается, письмо от Варвары Спиридоновой, ныне покойной, всё ещё тлело в его памяти, выплыл же откуда-то филолог.

Это вовсе не значило, что он поверил во все эти загробные сказки, но на всякий случай решил придерживаться заданной линии. Почему бы и нет? Пока люди, которые мельтешили вокруг, не лезли к его банковской карте.

— На будущее, — сказал Марк, ощущая тепло в горле, — я бы хотел, чтобы предо мной предстала очаровательная нимфа… Ну, знаете ли, длинные золотистые локоны, голубые глаза, платье в ромашках…

— В ромашках? — переспросила Эльза. — И чтобы с лёгкой дебильцой в глазах?

Марк задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Коль уж вы, моя неупокоённая, пытаетесь донести до меня, что меня преследует ваш дух, который заимствует для встреч со мной разные тела, то наличие дебильцы в глазах, дорогая Варвара Спиридонова, — исключительно ваша…

— Почему вы так разговариваете? — перебила его Эльза. — Вы всегда так заунывно и высокопарно излагаете?

— Разве вы не знаете про меня всё? Например, про то, что я дёргаю ногой во сне?

— До этого вы всё больше молчали, — напомнила Эльза. — Краткие команды вашим друзьям: псу — «Гулять, Бисмарк», фикусу — «Пить, Васисуалий», — вот и всё, что я от вас слышала. Ах да, — Эльза потушила сигарету и прямо посмотрела на Марка, — ещё по утрам вы говорите своему отражению, когда бреетесь: «Вы водочку здесь буздыряете большими-большими глотками, а он себя шьёт — понимаете? — большими-большими стежками». Мечтали быть хирургом в детстве, Марк Генрихович?

Марк почувствовал, как его сердце оторвалось от сосудов и упало куда-то в бездну. Адреналин брызнул в кровь, руки заледенели, на загривке зашевелились волосы. Он смотрел в сияющие глаза стриптизёршы Эльзы, в которых что-то