— Фью-ю! Ну и разгром! Да тут придется разгребать не меньше месяца! Тоска…

Во всех комнатах не занятое мебелью пространство загромождали десятки коробок. Жилье было меньше парижского, но Поллокам фантастически повезло найти типично английский викторианский дом из красного кирпича с высоким крыльцом, эркером и микроскопическим внутренним двориком, огороженным кованой решеткой, за которой виднелись окна подвала. Два первых этажа занимали Окса с родителями, а третий — Драгомира, которая, как помнила Окса, всегда жила с ними.

Девочка подняла глаза к потолку.

— И чем там бабуля занимается? Через скакалку прыгает, что ли? Ладно, пожалуй, пора собираться, а то не успею, — спохватилась она, направляясь к платяному шкафу. — Не хватало еще опоздать в первый учебный день! Это же будет полный кошмар…

Атмосфера, царившая этажом выше, в комнатах Драгомиры Поллок, была далека от обычной. В вычурном салоне, отделанном красновато-коричневыми с золотым отливом обоями, царил полный кавардак. И виной тому были волшебные создания, крошечные золотистые птички, словно состязавшиеся в умении его устраивать.

Радостно описав несколько кругов вокруг люстры с подвесками, они будто самолеты-истребители яростно пикировали, атакуя нечто похожее на большую лохматую картофелину, разгуливавшую по пурпурному шерстяному ковру.

— Долой диктатуру брюхоногих! — скандировали крошечные летуньи. — Не желаем жить под игом! Все на борьбу с властью моллюсков!

— Эй! Может, я и коротколапый, но я не моллюск! Я Геториг! И у меня потрясная шевелюра! — возразило существо, выпятив грудь и откидывая набок упомянутую шевелюру.

— Начать бомбометание! Даешь свободу угнетенным! — заверещали пичуги вместо ответа.

И после этих грозных слов на спину упомянутому Геторигу обрушились грозные снаряды, а именно десятки семечек подсолнуха.

— Это еще неизвестно, кто тут угнетенный… — пробормотала «картофелина», подбирая семечки, чтобы их сгрызть.

Растения, встревоженные всей этой кутерьмой, отчаянно вертелись в своих горшках, испуская стоны. Одно из них, стоящее на круглом столике цвета старого золота, похоже, более впечатлительное, чем остальные, отчаянно тряслось. Листочки на его веточках поникли от паники и отчаяния.

— Прекратить! — возмутилась Драгомира. — Поглядите, до чего вы довели Горанову!

Подобрав подол широкого фиолетового бархатного платья, бабушка Оксы опустилась на колено и, напевая нежную мелодию, принялась массировать листочки перепуганного растения, которое в ответ лишь трогательно вздыхало.

— Будете продолжать в том же духе, — продолжила дама, сурово глядя на виновников учиненного бедлама, — я отправлю вас жить к своему брату. А вы знаете, что это О-О-ОЧЕНЬ долгий путь!

При этих словах птицы и растения мгновенно стихли. У них сохранились весьма болезненные воспоминания о последнем, крайне поспешном переезде Драгомиры. И совершенно ненужном, по их всеобщему убеждению.

Никто из вышеупомянутых существ терпеть не мог любые средства передвижения. Поезд, пароход, самолет, машина — все эти демонические изобретения были предназначены лишь для одного — чтобы им было до невыносимости плохо… Птичек почти всю дорогу тошнило, а хлорофилл растений скисал, будто квашеное молоко, едва их не отравляя.

— Так, отправляйтесь в мастерскую! — приказала Драгомира. — Я должна уйти, сегодня у моей внучки начало учебного года. Мои Фолдинготы, придите мне на помощь, будьте добры!

На ее зов мгновенно приковыляли две поразительные особи в синих комбинезонах: одно толстенькое, с лысой головой, другое очень тонкое, с лимонно-желтыми вихрами. Их объединяли очень маленький рост, где-то около восьмидесяти сантиметров, круглые забавные мордашки и огромные синие глаза, светившие искренней доброжелательностью.

— Приказы Лучезарной — неизменное удовольствие, вы можете быть уверены в нашей безоговорочной поддержке и преданности, — сообщили существа с самым серьезным видом.

Подойдя к стоявшему у стенки в углу комнаты большому футляру для контрабаса, Драгомира открыла его. Футляр был пуст. Тогда она прижала ладонь к деревянному дну, и задняя стенка футляра распахнулась, словно дверь.

Пригнув голову, Драгомира шагнула внутрь и оказалась на винтовой лестнице, ведущей на чердак-мастерскую. Послушно следуя за ней, Фолдинготы взяли каждый по растению и вошли в контрабас, за ними в необычный проход потянулся и остальной выводок всякой странной мелочи. Как только все оказались в мастерской, Драгомира закрыла футляр.

— Привет, мам, привет, пап!

Услышав это, Мари и Павел Поллок, сидевшие за кухонным столом, простым и функциональным, одновременно оторвались от чашек с горячим чаем и застыли, раскрыв рты.

— Да, знаю, — вздохнула Окса, — я сама на себя не похожа…

— Это точно… если не считать твоей пустой головы, — ответил отец, с любопытством разглядывая дочь. — С трудом верится, что передо мной моя знакомая бесстрашная ниндзя. Но, должен сказать, эта твоя смена стиля… очаровательна. Радикальна, но очаровательна.

— Да уж, радикальна, так радикальна… — пробормотала Окса.

Глядя на ее раздосадованную физиономию, родители рассмеялись. Окса метнула на них укоризненный взгляд и заявила:

— У меня жизнь, можно сказать, сломалась, а вам смешно? Нет, ну вы видите, на что я похожа?

— На настоящую английскую школьницу, — весело отозвалась мать, делая глоток. — И, по-моему, тебе это очень идет!

По-прежнему хмурясь, Окса оглядела себя с явным неудовольствием. Ну кому могло прийти в голову, что настанет день, когда ей придется появиться на публике в плиссированной юбке, белой блузке и темно-синем пиджаке? Только не ей самой, это точно…

— Если бы мне сказали, что придется ходить в школу в форме, я бы отказалась сюда ехать, — сердито пробурчала она, яростно теребя галстук темно-синих и бордовых цветов своего колледжа.

— Ой, я тебя умоляю, Окса… — вздохнула мать, глядя на дочку красивыми светло-карими глазами. — Это только на время занятий! А после можешь сколько угодно носить свои джинсы и кроссовки!

— Ладно, ладно, — сдалась Окса, поднимая руки, — больше не буду! Но вряд ли прощу, что вы пожертвовали мной ради вашей карьеры. Согласитесь, со стороны родителей, которые утверждают, что безмерно любят своего единственного ребенка, это не очень-то красиво… Так что не жалуйтесь потом, если у меня будет серьезная психологическая травма…

Родители, давно привыкшие к выступлениям Оксы, с улыбкой переглянулись. Мари Поллок встала, обняла дочку и некоторое время они простояли так, тесно прижавшись друг к другу.

Убежденная, что уже несколько старовата для подобных телячьих нежностей, Окса в глубине души не могла признаться себе, что просто обожает их. Она с наслаждением уткнулась лицом в длинные темно-русые волосы матери.