На острове были и другие запреты. Существовало несколько мест, куда было дозволено заходить только женщинам. На востоке это был Кёидо, на западе — Амиидо. Это были священные места. Кёидо находился неподалеку от выступающего в море небольшого мыса, где жила верховная жрица. А в Амиидо, где располагалась Площадь усопших, уносили всех умерших.

И Кёидо и Амиидо находились посреди густых зарослей пандана и фикуса, что покрывали всю восточную и западную части острова, и, по словам очевидцев, представляли собой открытое пространство круглой формы. Хотя никто и никогда не косил там травы, эти круглые площадки не меняли своей формы. Люди говорили, что свои имена Кёидо и Амиидо получили от названий колодцев с чистой водой, находящихся неподалеку, но подробности мне неизвестны. Не знаю почему, но мужчинам и детям было разрешено заходить туда только во время похорон.

«Когда я вырасту, смогу зайти туда. Поскорей бы уж узнать, что там кроется», — с беспокойством и нетерпением поглядывала я в сторону скрытых в лесной чаще Кёидо и Амиидо. Правда, к Амиидо, Площади усопших, я даже приблизиться боялась.

Названия у острова не было. Мы по привычке звали его просто «остров». Если же наших мужчин во время рыбной ловли повстречавшиеся рыбаки спрашивали, откуда они, то обычно те отвечали: «С острова Морской змеи». Вроде бы, услышав это, чужаки сразу же начинали молиться, низко опустив головы. Слухи о том, что боги спускались с небес на наш остров, доходили и до жителей южных морей. Поговаривали, что об этом знали даже на тех островах, чье население не превышало и десятка человек.

Островом Морской змеи наш остров прозвали потому, что нашим основным промыслом была ловля морских змей. Красивую, черную с желтыми полосками змею мы называли «госпожа Наганава». С наступлением весны множество змей собирались на нерест в морских пещерах на юге острова. Женщины ловили их вручную, запихивали в корзину и несли в хранилище. «Госпожа Наганава» отличалась живучестью и на суше могла прожить еще пару месяцев. Убедившись, что змея умерла, ее высушивали на берегу, и она становилась важным предметом в нашем товарообмене. Говорили, что змея эта была крайне питательной и вкусной, но на стол жителей острова она попадала крайне редко.

В детстве я ходила смотреть на «госпожу Наганава» в полутемное хранилище. Во мраке глаза змей поблескивали. Мать говорила, что постепенно усыхая, змеи в муках выпускали из себя жир и издавали при этом скрипучие звуки. Мне никогда не приходило в голову, как это жестоко: я просто, как и все, ловила морских змей, стараясь помочь матери, работавшей с утра до ночи, и простодушно мечтала преподнести «госпожу Наганава» моей священной бабушке.

Охота на морских змей была в основном женским занятием. Уход за немногочисленными козами и сбор раковин и морских водорослей на берегу тоже входили в обязанности женщин. Но самым главным делом для женщин было молиться о благополучном возвращении мужчин, ушедших в море за рыбой, и о процветании острова. Заправляла церемониями верховная жрица — Оо-мико.

Собственно моя бабушка госпожа Микура и была Оо-мико. Следовательно, я принадлежала к роду верховных жриц. Только госпожа Микура могла ходить на северный мыс за «Знак». К слову сказать, нас еще называли родом Морской змеи. Все важные решения на острове принимались старейшиной, он же разрешал споры, а обязанностью нашего рода было рожать девочек, которым предстояло стать верховными жрицами.

Несмотря на то что родилась я в роду верховных жриц, детство мое было довольно привольным. Ни о чем не ведая, я весело проводила время с моей старшей сестрой Камику. В семье нас было четверо братьев и сестер. Два старших брата, с которыми у нас была большая разница в возрасте, постоянно уходили в море, и мы так редко встречались, что порой забывали, как они выглядят. Оба брата были рождены от другого отца, так что и родственных чувств мы к ним особо не питали.

Камику была старше меня лишь на год, и мы были очень дружны. Когда мужчины в нашей семье плавали в море, мы были неразлучны. Мы ходили к мысу рядом с Кёидо, спускались к живописному берегу и собирали крабов в лужицах, оставшихся после отлива, — короче, радовались жизни.

Камику была крупной девочкой и самым умным ребенком на острове. К тому же, не в пример другим жителям острова, лицо у нее было необычайно выразительным с широко распахнутыми глазами и белой кожей, — поистине, очаровательный ребенок. По характеру отзывчивая и добрая Камику хорошо пела и была не по годам сообразительна. Между нами лежал всего год разницы, но что бы я ни делала, я во всем уступала Камику. Я любила ее больше всего на свете, во всем полагалась на нее и повсюду ходила хвостом.

Не могу объяснить словами, но в какой-то момент я почувствовала, как что-то понемногу стало меняться. Нет, нет, правда. Например, жители острова стали смотреть на нас как-то по-разному. По-разному в отношении меня и Камику вели себя и мужчины, вернувшиеся из плавания. Даже не знаю, когда это началось. Мне казалось, что всех волновало, что происходит только с Камику, и только о ней все заботились.

Все стало ясно в тот день, когда Камику исполнилось шесть лет. Чтобы отпраздновать ее день рождения, отец, дядя и старшие братья специально вернулись из плавания. Опираясь на посох, пришел даже старейшина острова, плохо себя чувствовавший в последнее время. Гостей собралось видимо-невидимо, застолье было пышным. Все жители острова веселились в нашем доме.

Конечно, в доме места всем не хватило, так что пиршество перешло и в сад. На расстеленных циновках были расставлены блюда, которых я в жизни своей не видывала. Мать вместе с родственницами потратила несколько дней, готовя все эти невиданные яства. Забили несколько коз. Столы ломились от еды: суп с яйцами морской змеи, засоленная рыба, сасими из устриц, добыть которые можно было только с морского дна, экзотические фрукты, по форме напоминающие звезды с заостренными концами, фрукты с желтой вязкой мякотью, питье и закуски, испускающие резковатый запах козьего молока, рисовое саке, моти, приготовленные на пару из риса и высушенного на солнце саговника.

Мне в пиршестве участвовать не разрешили. Камику в белом парадном одеянии, таком же как у госпожи Микура, и с жемчужными бусами в несколько рядов сидела рядом с бабушкой и ела праздничное угощение. Я недоумевала: раньше мне не приходилось есть отдельно от Камику. Мне показалось, что меня собираются разлучить с сестрой, и на душе было неспокойно. Наконец долгое пиршество закончилось, и Камику вышла из дома. Я увязалась за ней, но бабушка Микура, находившаяся рядом, заставила меня вернуться в дом.

— Намима, возвращайся домой. Сейчас с Камику тебе встречаться нельзя.

— Почему, госпожа Микура?

— Ты можешь осквернить ее.

Услышав это, мужчины во главе с отцом преградили мне дорогу. Слово «осквернить» потрясло меня, и я стояла, потупившись, дрожа всем телом. Ни с того ни с сего я почувствовала на себе чей-то взгляд — подняв голову, я увидела, что Камику смотрит на меня. В ее взгляде читалось сострадание. Я непроизвольно отпрянула. Такого выражения лица у Камику я никогда не видела.