же сама слышала, понимаешь, слышала! — запальчиво проговорила Лена.

— Только без эмоций! — поморщился Алик. — Чего ты то шепчешь, то кричишь? Испугалась, что ли?

— А ты бы не испугался, если вдруг такое?

— Я бы постучал себя по лбу и снова послушал. Может, «такое» бы не повторилось.

— Да я же тебе говорю, что несколько раз слышала!

— А что это тогда может быть?

— Вдруг на этой частоте работала радиостанция космических пришельцев. Нашего языка они не знают. Но чтобы как-то сказать о себе, повторили мой сигнал! — такое предположение и для самой Лены было полнейшей неожиданностью.

Алик отвернулся, стараясь скрыть насмешливую улыбку. В последнее время школа прямо-таки бредила летающими тарелками, загадочными знаками, которые якобы оставили на Земле таинственные пришельцы. То в газетах, то в журналах появлялись туманные сообщения о странных чудовищах, обитающих в глубоких озерах, о снежном человеке. Алик безжалостно высмеивал любителей подобных историй. Он покрутил ручку настройки приемника, провел пальцем по светящейся шкале, словно хотел с нее пыль стереть, и с той характерной интонацией, когда вопрос тщательно обдуман и ответ уже подразумевается, спросил:

— Значит, сначала «любовь и поцелуй»?

— Да.

— А потом все остальное?

— Ну конечно же!.. Неужели ты сразу не понял? — искренне удивилась Лена и уже хотела повторить свой рассказ, но Алик надел наушники и, небрежно обронив: «Все понял», взялся за ключ. А когда пришли остальные мальчишки, он шутливо объявил, что «марсиане передали Косичкиной любовь и поцелуй и предупредили, что скоро прибудут в гости!»

На следующее утро об этом узнала вся школа. Лене прохода не давали. Первоклашки прыгали вокруг нее и кричали:

— Марсианка-апельсинка!.. Апельсинка-марсианка!..

Какая связь была между апельсином и Марсом, трудно сказать. Возможно, что вездесущие первоклассники объединяли их по оранжевому цвету, а может, невысокая полная Лена, пунцовая от смущения, сама напоминала апельсин.

Особенно изощрялись в остротах ее однокашники. Дело в том, что Лена не терпела неискренности, и почему-то именно эта ее черта многим казалась позой.

— Товарищи-шестыши! Сенсация века! Эффект Косичкиной! — усердствовал вертлявый Юрка Белоглазов. — Видные ученые об «Эффекте Косичкиной». Академик Петров: «Космическая любовь?.. Смеряйте у Косичкиной температуру. Бывает!» Членкорр, почетный член множества академий физик Иванов, с первого класса учившийся на одни пятерки: «Если это подтвердится, я отказываюсь от всех научных званий и иду в первый класс, чтобы ликвидировать пробелы в своих знаниях!»

Лена почти не замечала насмешек. Она жила в трепетном, радостном ожидании, что все повторится. И тогда ребята поймут: случилось нечто необычное. И только когда Толя Сныков, сосед по парте, с которым она подружилась еще в детском саду, осторожно спросил:

— Лена, может, и правда тебе… показалось? Знаешь, я иногда до того наломаю голову над шахматной партией, что просыпаюсь утром, и мне кажется, будто вчера я эту задачу решил. Посмотрю на доску, а там все фигуры в начальной позиции…

Только после этих слов Лена увидела происходящее как бы со стороны и тут же вспылила:

— Я не спала!

— Я тебя не обвиняю… — Толя втянул голову в плечи и что-то нарисовал на розовой промокашке.

— Ты не веришь? — упавшим голосом спросила Лена.

Толя каждый день провожал ее до самого подъезда, и, честно говоря, она давно считала его своим лучшим другом.

— Я верю, но что это меняет? — Толя замялся.

— Ты веришь или нет? — голос у Лены дрогнул.

— Что от этого меняется?.. — Толя снова опустил голову.

— Я больше не хочу сидеть с тобой! — Лена схватила книжки в охапку и пересела на первую парту к второгоднику Лешке Селезневу.

— Мене страшно, аж жуть! — состроив уморительную рожицу, тот отъехал на самый край парты. Размахнувшись, метнул, словно диск, папку на парту Толи Сныкова. Раскинув руки, Лешка прижался к стене, вытаращил глаза, словно видел перед собой тигра, и, театрально прошептав: «Робя, считайте меня отличником!», медленно опустился на пол и пополз под партами через весь класс.

Его толкали, он тоже хватал всех за ноги и свистел как Соловей-разбойник. Взъерошенный и взопревший, он вынырнул у Толиной парты.

— Меня всю дорогу жгли какие-то лучи. Может, космические? То ли бета, то ли гамма. Вот, даже прысчик вскочил!

Он сунул ладонь под нос расстроенному Сныкову, и тот, скорее по инерции, чем из любопытства, наклонился над ней. Лешка, ликуя, ухватил его за нос и, дергая из стороны в сторону, выкрикнул:

— Все, Сныков! Пора тебе в отставку! Хоть и отличник, а против марсиан тебе слабо!

— Отстань ты! — побледнев, вырвался Толя.

Лешка даже опешил от столь неожиданного отпора. Он был раза в три сильнее щуплого Сныкова, для которого спорт начинался и кончался шахматами.

— Ты чего? Чего? — пробормотал Селезнев и, немного оправившись от замешательства, язвительно обронил: — Сочувствую!

В класс вошла преподавательница географии, она же классная руководительница, Тамара Дмитриевна. Как обычно, она махнула указкой, что означало: садитесь. Достала из сумочки тетради с записями, разложила их на столе и, увидев Лену на первой парте, удивилась:

— Косичкина, что это значит?

— Ей нужно одиночество. Она общается с иными мирами! — с готовностью выпалил Юрка Белоглазов.

Класс засмеялся.

Тамара Дмитриевна, хотя и постучала указкой по столу, требуя тишины, но все же не сдержала улыбки.

— Я слышала эту историю. И, право, ничего невероятного, тем более смешного, в этом не вижу. Каждый имеет право фантазировать. У некоторых этот дар настолько развит, что они пишут научно-фантастические романы. А мы зачитываемся ими… Правда, у Лены раньше такой склонности не замечалось. Ну и что же? Все вы растете и на глазах меняетесь.

— Это не фантазия, а вранье! Самое настоящее вранье для оригинальности! — возмущенно сказала Светлана Козинская. — Этой Косичкиной и так уже многое прощалось.

— Вранье? — растерянно приподнялась Лена. В поисках поддержки она осмотрелась, но одноклассники или отводили глаза, или делали вид, что чем-то очень заняты. Лишь Толя Сныков хотел перехватить ее взгляд. Казалось, только посмотри Лена в его сторону, он вскочил бы и ринулся на защиту: наговорил бы колкостей Козинской, надерзил бы Тамаре Дмитриевне.

Он, тихий и стеснительный, и сам не знал, откуда у него взялась вдруг такая решимость. Но Лена, словно не заметила, обошла его взглядом, с вызовом прищурилась, глядя на Светлану, и спросила:

— Скажи, Света, когда я еще врала?

— Еще? Так сразу и не вспомнишь, — замешкалась та.

— Ты врешь каждый день! — Лена уже была прежней, искренней и непримиримой. — Сегодня ты на истории отказалась отвечать: «Голова болит!» А все знают, что ты вчера весь день на треке просидела. И молчат. А я… я сама не знаю, что слышала. Но ведь слышала же!..

— Тоже