уборку, обычно в субботу с самого утра и до вечера, чтобы потом повеселиться всего пару часов с гостями, которые не выходили даже из-за стола. У нас была красная большая звезда, что горела как факел, которую мы надевали сверху на елку, которая стояла покачиваясь в ведре с песком. Весь зал пах лесом первые два дня, а потом снова дешевым пластиком от игрушек и конфетти, которые мы развешивали на елке. Помню я всегда засыпал до полуночи и меня потом будили и сонного ввели под елку, чтобы показать что мне передал Дед Мороз, не дождавшись меня. Больше всего я радовался игровой приставке, в которую играл ночи напролет, забыв о еде и о сне, пока не сломался джойстик от моих многократных нажатий. Ходили зимой на каток, только не на коньках кататься, а с ледяной горки на картонке. Отбивали зад знатно, потом не то что сидеть не могли, ходили потом с трудом. Немного позже мне купили снегоход, с которого я съезжал с высокой горы прямо на проезжую дорогу; просто тогда все горки вели на проезжую часть, и другого выбора покататься не было. Старшие во дворе выходили с самодельными клюшками и играли в хоккей, а я доставал c балкона отцовскую клюшку и выходил с чувством настоящего профессионала, у которого одного есть настоящая клюшка. Конечно, это обижало остальных, и они меня пускали в свою игру, но только для того, чтобы затем проучить. Не забуду до сих пор, когда меня толкнули, и я упал прямо на ледяной бордюр зубами, — этот вязкий вкус грязного снега с кровью и болезненную свежесть от отколотого зуба. Они же продолжали играть, как ни в чем не бывало, даже не обращая внимания на мое лежачее состояние. Я постоянно терял шапки, варежки и шарфы в угаре зимних игр, и после этого продолжая играть, замерзал до окоченения. Гулял так долго, что приходил домой до такой степень с отмороженным конечностями, что меня сразу относили в горячую ванну, наполненную горчицей, от которой щипало и жгло в глазах. Мы мелкие, всегда хотели быть поближе к взрослым пацанам, а те только издевались над нами. Они говорили, что покажут нам новые игры, а сами душили и обшаривали карманы, или мазали сажей лицо пока мы ждали чего-то с закрытыми глазами. Дети по своей сути почему-то жестоки, и я не мог понять почему, — чего им не хватало, чтобы расслабиться в их возрасте. А не хватало им только одного — самоутверждения. Родители их не воспринимали всерьез, вот на более младших детях, они и срывались, которые сами к ним лезли, ведя себя как добровольные жертвы.

Деревня

Моя мама была родом из казацкой деревни на берегу Дона, и каждое лето на три месяца меня туда отвозили, пока в школе были каникулы. Мой беспокойный характер отнимал слишком много времени и сил у родителей, а в деревне моей дурости всегда находилось применение. В то время я привозил с собой кучу книг в надежде на то, что за три месяца все их прочту, но по итогу ни одну из них так не открывал. Сама деревня у меня в памяти отпечаталась двумя контрастными запахами: горьких лопухов и освежающих сосен. Там где не пахло соснами, всегда пахло лопухами, они росли повсюду, и своим горьким запахом напоминали, где ты находишься. Они росли везде: во дворах, на улицах, вдоль дорог, у магазинов, на озерах, вдоль рек, в общем везде, где не росли сосны. Лес был царством легенд, заходя в него, сразу же слышались голоса всех, кто в нем когда-то бывал. По верхам его крон гудел далекий ветер, внизу повсюду был расстелен ковер из опавших и уже засохших иголок в пересмешку с шишками. Мы ходили по этому мягкому покрывалу, вдыхая хвойные ароматы испаряющихся смол, и голову кружило от непривычного количества чистого воздуха. Мы искали красные ягоды, размером с ноготь, из которых бабушка потом делала очень вкусное варенье, которое я потом забирал домой, чтобы угостить родителей. Но эти ягоды любили не только мы, следы кабанов, которые разрывали своим хряком ямы, были повсюду. Честно говоря, за все время пребывания в лесу, я ни разу не видел ни одного кабана. Дед рассказывал, что зимой в поисках пищи, они постоянно приходили прямо к дому, их следы ног и хряков оставались на снегу. Несколько раз мне удавалось видеть лис, но они были такими ободранными, что больше походили на больших кошек, чем на диких опасных зверей. Ходя по лесным тропкам, мы забредали в детские лагеря, куда привозили детей на лето, у кого не было родственников в деревни. Однако редко встречали кого-то еще бродящего с нами по лесу, видимо он был таким огромным, либо уже всем надоел местным. По лесу мы часто ездили на дедовском мотоцикле, который гудел своим мотором на дальние километры, распугивая птиц. Ну как ездили, за рулем всегда ехал дядька, которому доверял транспорт дед, а я сидел в люльке довольный, что хвойный ветер хлестал меня по лицу. Однажды мы попытались вычислить с какой скоростью я могу бежать, для чего я должен был бежать державшись за резиновый поручень мотоцикла, и как только мои ноги переставали передвигаться и я падал, дядька засекал на спидометре скорость. Уже не помню какую скорость в итоге я развил, но точно помню что свел себе все коленки. Было у нас большое озеро с утками возле единственного магазина, куда мы ходили просто посидеть, как аристократы в чеховскую эпоху. Днем нужно было собирать либо огурцы, либо клубнику, на которые я до сих пор смотреть не могу. Просто когда вы смотрите на них в магазине по высокой цене, они кажутся дефицитными, а когда их плоды простираются на сотни метров вдаль к лесу, то ничего кроме отвращения к ним уже не испытываешь. В это самое время на улице размещались образцы продуктов, которые были в продаже, и большие грузовые машины сигналили, чтобы узнать цену и объем товара, который они скупали у нашего деда по дешевке, и с наценкой продавали у себя в больших городах на больших рынках. Я любил дожди тогда, потому что во время дождей нельзя было работать, и все сидели дома, играя в карты. А дожди там бывали такие сильные и долгие, что шли по нескольку дней, так что мы успевали создавать там целые карточные турниры. Однако нас детей все реже и