зелено.

На перилах, над пролетами

Не смутят меня заботами:

Тело тяжкое низринется,

Юдо, тени – все покинется.

Ах прощай, прощай, прелестница!

Там – в пролетах – в Небо лестница!

Карачун

Иннокентию Жукову.

Есть на свете злой колдун,

Малый, шепчущий ведун,

Что не знает смены лун,

Старикашка карачун.

Жуть болящего томит:

Карачун в дверях стоит,

Зорко, радостно глядит

И дубинкою стучит.

Он все стены обойдет,

У икон колен не гнет,

За подушкою прильнет,

К уху тяжко припадет.

Он поет: «Усни, усни,

Сладко будет нам в тени,

А людей гони, гони:

Позавидуют они».

Сумрак кажет темный гроб.

Карачун дубинкой – хлоп…

. . . . . . . . . .

. . . . . . . . . .

Он идет, идет вдоль стен,

У икон не гнет колен,

Наш пленитель, злой ведун,

Старикашка карачун.

Щур

Милый, тише – видишь, щур

Там в углу – так мрачен, хмур,

Словно карликовый тур…

Вдруг любви он скажет «чур!»

И рассеется наш сон,

Ты забудешь, что влюблен,

Что под радостный трезвон

Шла с тобой я под уклон.

Много, много по углам

Непонятного умам:

Здесь смеются, шепчут там

И пророчат беды нам.

Милый, тише – вылез щур…

Глаз блестящий мрачен, хмур…

Ближе сумрака ажур –

Вдруг любви он скажет «чур!»

Во сне

Она жжет меня – черная ревность

По твоей незнакомой земле.

Александр Блок.

Неужели узнать невозможно

Что ты шепчешь порою во сне?

Мне и смутно и тяжко и ложно…

В лиловатом огне

Гаснут тучи…

И ты, утомясь, задремала

И мечты покрывало.

Точно облак летучий,

Опочило на милом лице.

Шепчешь ты про миражность пустыни,

Про какой-то серебряный иней

И мечтаешь о древнем Кольце…

Ты ушла

В непонятные, чуждые страны,

Где идут, все идут караваны,

Уплыла

В челноке одиноком

В беспокойный, таинственный бред.

От кого-то ты ищешь ответ

И в томленьи глубоком

Мне и смутно и тяжко и ложно…

Лиловеющий сумрак поник…

Неужели понять невозможно

Никогда

Потемневший, как к ночи вода,

Твой тревожный и страстный язык?

Вдовун

Был хвойный лес душист, игольчат

И странно скользок перекат

И темным зовом был окольчат

Твой вечереющий наряд.

Уж на поверхности озерной

Дробились лики кротких лун

И кто-то плакал, как упорный,

Неутешаемый вдовун.

Нам было сумрачно и жутко,

Был странно скользок перекат,

И ожидал напрасно шутку

Твой оробевший, жалкий взгляд.

Я под срываемым покровом

Читал сплетенья страстных рун

И плакал в бешенстве суровом

Неутешаемый вдовун.

Матово

Она меня любила матово,

Как волны – тихое весло,

Как точно смотрите на скаты Вы

Сквозь потускневшее стекло.

Она меня любила бешено,

Любила бешено остро,

И было алое привешено

К берету черному перо.

И дни казались укорочены,

Как в сенокос – лугов трава,

И были мехом оторочены

Ее хитона рукава.

Она меня любила бешено,

Любила бешено и зло –

И было в спальне занавешено

С утра и до утра стекло.

13

Их не было минувших весен – 20

Докучных лет еще придут когда?

О как в тебе горит любви руда –

Сентябрь и пятница – 13!

Я мальчик, я готов признаться всем,

Что я люблю тебя – что завтра буду снова

Ждать твоего ласкающего слова.

Я мальчик вновь, сегодня мне лишь 7.

Я рад – сегодня будет крем,

А после сладкого мы будем целоваться

Тайком от всех… Так радостно влюбляться

Когда сегодня мне минуло только 7,

Тебе – в сентябрь и пятницу – 13.

13 сентября 13 года.

«Нет выше счастья лжи и боли…»

Нет выше счастья лжи и боли –

Внимая гнева тяжкий гром,

В стыда объятиях, без воли,

Лежат под хлещущим бичом.

Взнесенный милою десницей,

Он тяжко падает, как меч,

Взвивается кровавой птицей

И кожу рвет с палимых плеч.

Но мука выше – ложь и злобу

В лице любимом прочитать

И каждый шаг, как путь за гробом,

Ногой дрожащей отмерять.

Над сердцем бич взнесен и вьется

И длит кровавый свой полет;

Оно в исходной боли бьется

И славословит смертный гнет.

Я славлю бешеную птицу –

Твой бич, алеющий в крови,

Взнесенный милого десницей

Во имя муки и любви.

«Вы странная, Вы нежная, случайная…»

Вы странная, Вы нежная, случайная,

Вся в инее, вся в льдяности, вся смех.

Замерзшая под осень роза чайная.

Мгновенная, как грохоты трамвайные,

Вся молния, вся громная, вся спех.

И в полдень, как плывут с манерой важною

Прогуливать кокотки и коты,

Проходите Вы узостью пассажною,

Храня под скучной пылью эрмитажною

Желанные, грозящие черты.

Сереет. Небо точно виноградины.

Идете Вы, торопитесь домой,

Где водят Вас торжественные гадины

Вкруг буден надоедливой оградины

Усталою, бессильною рукой.

Но здесь еще, средь тартара трамвайного,

Вы все-таки мгновенная, вся смех,

Бескрылая но гордая, случайная,

Безмерная как радостности тайные,

Вся громная,