даже и опоздает чуток, так ее все вперед пропускают, чтобы меньше задерживалась. Сначала рубашку бледно-синенькую, на все пуговицы застегнул. Потом подумал, и две верхних расстегнул, чтоб грудь мою поросшую немножко было видно. На голове-то у меня, давно шаром покати, тут я как ежик чернобыльский, а на груди пока еще есть растительность, пара блох заблудиться даже может.

После рубашки брюки одел, ремень туго затянул. Рубашку под ним расправил, складки на бока согнал. Носки, как раз подсохли, в норму вошли. А как на ботинках шнурки завязал, так и нахлынуло…

Поглядел на себя в зеркало: лет так с полста сбросить, как есть «фазан» второго года службы.

«Прическа», брюки со «стрелками», ботинки – блестит все, как у кота глаза. Куртку накинул, она у меня почти, как у девственника Вассермана, но сразу скажу, что поминаю его только в связи с курткой. Все готов. Раньше бы сказал к «Труду и обороне», сейчас, увы, только к получению пенсии.

Вышел из подъезда: погодка наша – фирменная. Дождик идет, до того мелкий, что дождиком эту хрень назвать стыдно, так висит мелкая вода в воздухе. К тому же я за пенсией, а тут и ураган со смерчем на пару, меня с маршрута не свернут. Покивал соплеменницам на скамейке. Этим вообще ничего не страшно. Даже если торнадо их вместе со скамейкой поднимет, так и будут сидеть, кости всем перемывать, да еще и порадуются, что сверху лучше видно…

В помещение почты оглядываю пенсионеров. У нас как в спорте, смена составов постоянно идет. Только выбывают не на скамейку запасных, а… совсем, в общем выбывают.

Семеновна уже здесь, проводит, как раньше бы сказали, политинформацию. Сейчас вроде, это «дайджест» зовется. Как всегда с калькулятором в руках. На цифрах объясняет очереди, сколько нам достанется прибавки с января. Осчастливили нас, с боярского плеча, накинули, аж четыре процента.

– И сколь, Семеновна, у меня теперь будет? – спрашивает одна из «ожидающих».

– Так, у тебя пенсия, десять, – уточняет Семеновна. Та, кивает головой. Щелкает калькулятор.

– На твою десятку, положено тебе 370 рубликов, – объявляет счетовод.

3

– Благодетели, – тихо говорит, та, что спрашивала, присаживаясь на стул, продолжая шевелить губами. Мы все ее прекрасно понимаем. Если бы на улице не моросило, и мы бы, в ожидание очереди стояли на крыльце почты, то много интересного мы бы услышали из ее уст, про депутатов и правительство.

Но здесь в помещение, она молча шевелит губами, а мы, киваем головами, полностью и категорически, соглашаясь с ее оценкой…

– Да и это-то так просто не отдадут. Придумают чего – ни будь. Не бывало такого, чтобы дали, а потом назад не вернули, – качает головой соплеменница, рядом со мной.

– А чего тут думать. Вон, магазин рядом. Цены, что ни день, как в том гимне «Все выше и выше и выше», – фальшивя, пропела «Справедливица». Ведь не зря же Сергей Михайлович, все время пишет, о введение налога на богатых. Глядишь, и поумерили бы свой пыл, – поминает она своего вождя. Так то, в партии она не состоит, но каждые выборы идет агитатором в «Справедливую».

Не за идею носиться, за деньги. Говорит, что и платят неплохо.

–Балаболка он, такая же, как ты,– прекращает в зародыше политический выпад Семеновна, – на заборах тоже, много чего пишут. Вот если бы все, что там написано, да исполнилось…

Все сразу примолкли, две женщины даже перекрестились, вспомнив надписи на заборах.

Кто-то в сердцах высказался, – пронеси, господи, от этаких напутствий.

– И я о том же. Говорить и писать одно, а делать другое. Пишет он, для дурашек, вроде тебя, – объяснила Семеновна, – Ты пойми своей толоконной головой. Он, что, сам на себя налог введет?

– Кто, девки, первый с конца? – шутя, спрашиваю я.

– А ты сажал туда, чтобы сгонять? – отвечает сама бойкая на фоне раскатистого смеха других.

– И какая дура добровольно с него слезать будет? – подхватила веселье «Справедливица».

–За мной держитесь, – предложила дама в красной шляпе, под псевдонимом «Клавиша».

Первое время, она на всех на нас смотрела высокомерно, слова растягивала, лениво цедя сквозь зубы, всем своим поведением, показывая, что мы ей не ровня.

Придя первый раз на почту, с порога объявила, что она бывший номенклатурный работник, который всю свою жизнь посвятила народу, повышению его материального благополучия и улучшению жизненного уровня на фоне повышения общего благосостояния страны.

Когда стоявшая за ней в очереди Семеновна, злая за то, что та не пропустила ее вперед, заглянула в ее листок, и увидела сумму предназначенной к выплате пенсии. Это ударило ее в самое сердце, отозвавшись оттуда набатом, и она заявила на все почтовое отделение, – Я сорок пять лет на стройке, отвалтузила и то столько пенсии не получаю, сколько эта… номенклатура, за свою эту… клавишу.

С тех пор, она стала «клавишей», а когда еще узнали, что и зовут ее Клавдия Шавеловна, оценили прозорливость Семеновны, и приняли Клавдию Шевеловну под псевдонимом «клавиша» в свои ряды. Сначала она фыркала, обжигала всех гневным взглядом, но со временем видимо поняв, что вся «номенклатура» в прошлом: кабинета нет, просителей нет, ушло и раболепие подчиненных.

Что теперь как ни крути, она, одна из нас, раз в месяц стоящих за пенсией в очереди.

– Я могу и за тебя подержаться, – скаламбурил я на ее слова.

– Больно надо, – взглянула на меня «клавиша».

–Объясни, как надо больно и где, – в шутку, притиснулся я к ней.

–Вот мужики. Ну, заразы же,– тут же отозвалось, наше «недремлющее око», Семеновна, – мало того, что всю жизнь у нас на шее сидят, так и тут подкатываются к той, у кого пенсия больше.

– Ой, девчонки, хочу вам про пенсии рассказать,– вступает в разговор «Справедливица»,

–У соседки муж недавно из тюрьмы вернулся. За тридцать лет, что в соседях живем, я его всего два раза и видела. Он, я думаю, из этих… ленинских соратников, тоже всю жизнь по тюрьмам. А тут выхожу, я с ведром мусор выкинуть, а он стоит на площадке, курит. Поздоровалась, он тоже мне, и мы вам с кисточкой. Девки, как рот открыл, там зубы сплошь золотые, я как увидела, чуть ведро не выронила. Еле с собой совладала, но спрашиваю,– Надолго, или так проведать? А кто его знает,– отвечает. Думаю вот, от дел праведных отдохнуть, пенсию выправить, а там видно будет.

Я опять спрашиваю, – Ты же с нар не слезал, злодей, какая, такая пенсия? А он мне, – Конституцию, иногда почитывать надо, – и смеется, зубами своими ослепляя.

– Думаешь, удивила? –