– Не я, – ответил он.

Арриана вздохнула, выгибая спину, чтобы расправить крылья и подняться на несколько футов с земли. Хлопки крыльев наполнили пустую церковь. Умелыми мазками белого спрея-краски она добавила легкий намек на крылья над плечами Люсинды.

Перед Падением крылья ангелов были сделаны из небесного света – все они были идеальны, одну пару не отличить от другой. В эпоху после Падения их крылья стали выражением их личностей, ошибок и импульсов. Падшие ангелы, присягнувшие Люциферу, обладали золотыми крыльями. У тех, что вернулись под сень Небес, появились серебряные прожилки.

Крылья Люсинды были особенными. Они состояли из чистого поразительно белого цвета. Неиспорченные. Неповинные в выборе, сделанном другими. Еще одним ангелом, сохранившим свои белые крылья, был Дэниел.

Арриана скомкала вторую обертку от тако.

– Иногда я гадаю…

– О чем? – спросил Роланд.

– Если бы вы, ребята, могли вернуться и не совершить такие эпичные ошибки в области любви – вы бы сделали это?

– Какой смысл гадать? – спросил Кэм. – Розалин мертва. – Он увидел, как Роланд вздрогнул при упоминании его потерянной возлюбленной. – Тесс никогда не простит тебя, – добавил он, глядя на Арриану. – А Лилит…

Вот. Он произнес ее имя.

Лилит была единственной девушкой, которую Кэм когда-либо любил. Он попросил ее выйти за него замуж.

Это плохо кончилось.

Он снова услышал ее песню – бьющуюся в его груди, слепящую его сожалением.

– Ты напеваешь? – Арриана сузила глаза, глядя на Кэма. – С каких пор ты напеваешь что-то?

– Так что насчет Лилит? – спросил Роланд.

Лилит тоже была мертва. Хотя Кэм никогда не узнал, как она прожила свои дни на земле после их расставания, он знал, что она покинула этот мир и ушла на Небеса уже очень давно. Обладай Кэм другим характером, он бы мог испытать умиротворение, представляя ее окутанной радостью и светом. Но Небеса были так болезненно далеки, что он считал: лучше вообще о ней не думать.

Роланд словно читал его мысли.

– Ты мог это сделать по-своему.

– Я все делаю по-своему, – сказал Кэм. Его крылья тихо трепетали позади него.

– Это одна из твоих лучших черт, – заметил Ро-ланд, поднимая взгляд к звездам, видимым сквозь разрушенный потолок, а потом снова глядя на Кэма.

– Что? – спросил Кэм.

– Позволь мне, – сказала Арриана. – Кэм, именно сейчас все ожидают, что ты совершишь один из своих драматичных побегов в тот сгусток облаков.

Она указала на нить тумана, свисающую с Пояса Ориона.

– Кэм, – Роланд уставился на Кэма, обеспокоенный, – твои крылья.

У самого краешка левого крыла Кэма возникла одна крошечная белая нить.

Арриана ахнула.

– Что это значит?

Это было одно белое пятнышко посреди золотого поля, но оно заставило Кэма вспомнить мгновение, когда его крылья сменили белый цвет на золотой. Он давно уже принял свою судьбу, но теперь, впервые за тысячелетия, он представил нечто другое.

Благодаря Люс и Дэниелу Кэм мог начать сначала. И сожалел лишь об одном.

– Мне нужно идти.

Он полностью раскрыл крылья, и яркий золотой свет наполнил часовню, а Роланд и Арриана отпрыгнули с пути. Свеча опрокинулась и разбилась, и ее пламя угасло на холодном каменном полу.

Кэм рванулся в небо, пронзая ночь, и направился к тьме, которая ждала его с того момента, как он улетел от любви Лилит.

Лилит

Лилит проснулась, кашляя.

Это был сезон пожаров – всегда был сезон пожаров, – и ее легкие забились дымом и пеплом от красного пламени в холмах.

Часы рядом с ее постелью показывали полночь, но рассвет окрашивал тонкие белые занавески серым. Должно быть, электричество снова вырубилось. Она подумала о тесте по биологии, ожидающем ее на четвертом уроке, а за этой мыслью сразу последовала другая, паршивая: прошлым вечером она по ошибке забрала учебник американской истории домой. Чьей была эта жестокая шутка – дать задание по двум учебникам с совершенно одинаковым корешком? Ей придется попробовать сдать тест и молиться о тройке.

Она вылезла из кровати – и наступила на что-то теплое и мягкое. Подняла ступню, и ее атаковал запах.

– Аластор!

Маленькая светлая собачонка пробежала в ее спальню, думаю, что Лилит хочет поиграть. Ее мама звала собаку гением из-за трюков, которым его научил Брюс, брат Лилит. Но теперь Аластору было четыре года, и он отказывался выучить один-единственный действительно важный трюк: ходить в лоток.

– Это очень нецивилизованно, – обругала Лилит собаку и попрыгала на одной ноге в ванную. Включила душ.

Ничего.

«Воды не будет до 3 часов» – сообщила мамина записка на зеркале в ванной. Корни дерева на улице проходили через их трубы. У ее мамы должны были появиться деньги, чтобы заплатить сантехнику сегодня днем… после того как она получит зарплату на одной из ее многочисленных работ с частичной занятостью.

Лилит поискала туалетную бумагу, надеясь наконец обтереть ногу. Нашла лишь коричневую картонную втулку. Просто еще один вторник. Детали варьировались, но каждый день в жизни Лилит был в большей или меньшей степени ужасным.

Она сорвала записку мамы с зеркала и вытерлась ею, потом надела черные джинсы и тонкую черную футболку, не глядя на свое отражение. Попыталась вспомнить хоть что-то из биологии, что, по словам учителя, будет на контрольной.

К тому времени, как она спустилась, Брюс высыпал остатки хлопьев в рот. Лилит знала, что эти залежалые хлопья были последними крохами еды в доме.

– У нас кончилось молоко, – сказал Брюс.

– А хлопья? – спросила Лилит.

– И хлопья. И все.

Брюсу было одиннадцать, и он был почти таким же высоким, как и Лилит, но хрупче. Брат всегда был болезненным. Он родился слишком рано, с сердцем, которое не успевало за его душой, как любила говорить мама Лилит. Глаза Брюса запали, а у его кожи был синеватый оттенок, потому что его легкие никогда не получали достаточно воздуха. Когда холмы горели, что происходило каждый день, он начинал тяжело дышать при самом слабом физическом напряжении. И оставался дома в кровати чаще, чем ходил в школу.

Лилит знала, что Брюсу завтрак был нужнее, чем ей, но ее собственный желудок заурчал в протест. Еда, вода, основные продукты гигиены – всего было мало в обветшалой куче мусора, которую они звали домом.

Она бросила взгляд через грязное кухонное окно и увидела, как ее автобус уезжает с остановки. Лилит со стоном схватила гитару в чехле и рюкзак, убедившись, что ее черный блокнот внутри.