Надкушенный язык распух до невероятных размеров и с трудом помещался во рту, челюсть едва ворочалась, но в остальном Каля был в полном порядке. Его мнимая неподвижность была не чем иным, как притворством трусливого шакала.

– Эй, Бегемот! – проговорил Каля, склоняясь над дружком. – Вставай, телки разбегутся!

Бегемот был жив, но в сознание приходить пока не собирался. Это навело Калю на очень дельную мысль. Привычно обшарив карманы лежащего, он забрал себе всю вечернюю выручку бригады, не погнушавшись даже мелочью. Под конец Каля вспомнил о золотой цепочке Бегемота и воровато сорвал ее с шеи дружка.

Кале крупно не повезло, потому что как раз в этот момент Бегемот вдруг пришел в себя. Сообразив, что к чему, он схватил Калю за руку и прохрипел:

– Ах ты, падаль! Крысятничать вздумал? Замочу, сука!

Каля испуганно вскочил и вырвал руку.

– Стоять, падла! – начал подниматься Бегемот.

Он был главным в бригаде, и Каля его здорово боялся. С перепугу он сделал то, чем занимался каждый вечер по нескольку раз, – размахнулся цепью и изо всей дури бахнул Бегемота гайкой.

В последний миг Бегемот успел чуть отклонить голову. Удар пришелся аккурат в его распухший левый висок. Бегемот упал и застыл в нелепой позе.

Каля боязливо склонился над дружком и невольно вздрогнул. Оскалившийся Бегемот смотрел куда-то в сторону одинокого фонаря, но уже ничего не видел. Он был мертв.

Поняв это, Каля быстро оглянулся по сторонам. И на Гвардейской, и во дворе по-прежнему не было ни души. Облизнув запекшиеся губы, Каля нашарил на дорожке выпавшую золотую цепочку, сунул ее в карман и рванул через кусты прочь.

Едва Каля скрылся, как в стоящем во дворе джипе коротко вспыхнула зажигалка. Пантелей сегодня действительно приезжал к своей любовнице Людке, но ночевать не остался.

Людка творила чудеса в постели, но при этом была на удивление глупа. Это в общем-то устраивало Пантелея, но вдобавок к своей глупости Людка была еще и на редкость болтлива. Она тараторила без умолку все время, а Пантелею нужно было как следует обдумать подвернувшееся три дня назад дельце.

Как раз этим он и занимался, сидя в темном джипе, когда все началось. По мере развития событий Пантелей окончательно понял, что это как раз то, что ему нужно.

Перекурив, он надел на руку барсетку, закрыл джип и включил сигнализацию. Воробей, уделавший в одиночку троих отморозков, жил в Людкином подъезде на третьем этаже. Это Пантелей определил по зажженному в квартире свету.

Именно такой пацан был нужен Пантелею кровь из носу. Поэтому, прежде чем войти в подъезд, он вытащил из барсетки стеклянную ампулу и швырнул ее к углу дома.

В том, что за углом под кустами лежит труп, Пантелей не сомневался. А в таких случаях менты обязательно пускали по следу собаку. Жидкость, содержавшаяся в разбитой ампуле, могла отбить нюх у всего ментовского питомника.

Воробей теперь был вне опасности, хотя даже не догадывался об этом, как и о многом другом. Пантелей криво ухмыльнулся и поднялся к Людке.

Полчаса спустя он уже знал все, что нужно, о ее новом соседе с третьего этажа. Звали его Андреем, фамилия – Воробьев. Жил он вдвоем с матерью, которая работала где-то сторожихой. Двухкомнатную квартиру в Соцгородке они обменяли на однокомнатную, чтобы получить доплату и рассчитаться с долгами…

С Воробьевых Людка без паузы перескочила на Пименовых – тоже с третьего этажа, но из квартиры напротив. Пименовы Пантелея интересовали меньше всего. Перед тем как сорвать с Людки кружевные трусики и наконец заставить ее замолчать, Пантелей подумал, что с этим Воробьевым ему здорово подфартило.

На ловца и зверь бежит…

Выйдя рано утром из Людкиного подъезда во двор, Пантелей увидел за углом на Гвардейской жиденькую толпу и подошел поближе. Знакомый следователь уголовного розыска писал протокол обкусанной шариковой ручкой.

– Бог в помощь, Петрович! – поздоровался Пантелей. – Опять малолетки кого-то мочканули?

Хмурый, невыспавшийся Петрович оглянулся и подозрительно уставился на Пантелея. Он был года на два младше бандита, но островки невыбритой щетины и запойные мешки под глазами старили капитана милиции лет на десять.

– А ты как тут оказался? – буркнул Петрович.

– Культурно зависаю. Невеста у меня в этом доме живет, – ухмыльнулся Пантелей.

– Ночевал тут, что ли? – все так же подозрительно спросил капитан, переводя взгляд на стоящий во дворе джип.

– Ночевал, а что, нельзя? – пожал плечами Пантелей. – Да расслабься, Петрович! Я такой херней не занимаюсь, ты же знаешь.

– Знаю… – тяжело вздохнул Петрович. – Курить есть?

– Ага, – кивнул Пантелей. – Держи всю пачку. У меня в машине еще полблока есть. А кого мочканули-то?

– Да придурка одного малолетнего, – сплюнул Петрович, затянувшись. – Туда ему и дорога. Я б их сам, как собак бешеных, отстреливал…

– Да, борзеют нынче малолетки, – поддакнул бандит. – В наше время такого не было.

– Ничего не видел? – на всякий случай спросил капитан.

– Не-а, – покачал головой Пантелей.

– Ладно, давай, – тяжело вздохнул Петрович. – Мне этот чертов протокол надо писать.

– Ага, – кивнул Пантелей. – Давай, Петрович…

Вскоре из кустов вынырнула овчарка на поводке. Кинолог подошел к следователю прокуратуры и сказал, что собака взяла след, но потеряла за школой на Гвардейской.

Довольный Пантелей направился к джипу и вскоре выехал со двора с противоположной стороны. Труп увезли через час, когда толпа почти рассеялась.

За ночь в микрорайоне произошло целых три убийства, оперативных сотрудников не хватало, так что поквартирного обхода в близлежащих домах никто не проводил. Из-за этого о трупе на Гвардейской Воробей узнал только в два часа дня от пацанов, когда просидел полдня над учебниками, пообедал остатками вчерашней картошки и отправился к «Мечте».

Кафе «Мечта» располагалось в парке рядом с проспектом Победы. Внутри работали кондиционеры, играла тихая музыка и блестел в полумраке разноцветными искрами кафельный пол. Все это – для крутых клиентов, приезжавших сюда обедать и решать деловые вопросы.

Для клиентов попроще на лето из кафе выставляли пластмассовые столики под грибками. Официантов здесь не было. Каждый сам подходил к окошку и покупал мороженое, бутылку пива или сто грамм дешевой водки. Мамаши кормили детей пломбиром рядом с похмелявшимися забулдыгами. За крайним столиком с утра до вечера тусовались местные пацаны.

Денег у них почти никогда не было, и выручку заведению они приносили небольшую, но на них смотрели сквозь пальцы. Пацаны играли в нарды, лениво переговаривались и поглядывали через плечо на настоящую жизнь, проносившуюся мимо по проспекту на крутых иномарках.